Александр Режабек - Проще убить, чем…

Она всхлипнула и на какое-то время замолчала.

– Ты даже не представляешь, – снова заговорила она, – как они все там вдруг засуетились и начали меня уговаривать не отказываться и даже пугать тем, что уплаченные деньги возврату не подлежат. Так, по мне, засунули бы они их себе в одно место.

Деньги вообще-то были мои, но кто считает, подумал я. Мне и на самом деле было на них наплевать. Не та эта сумма, ради которой я бы стал бодаться. Но при всем моем нежном и терпеливом отношении к Машке, меня очень смущала перспектива стать отцом. Это совсем не входило в мои планы. Мне было хорошо и удобно с ней, хотя я уже начал видеть в нашем союзе ущемление своей свободы и прав. Признаю, она – чудесная баба, но не моя. Не моя, и точка. Я ей не мешаю и ни в малейшей степени не контролирую ее жизнь вне пределов моей квартиры. Я не собираюсь это делать и впредь, но в ответ требую уважать мои интересы, в которые не входят памперсы и плач по ночам.

С моей точки зрения, моя логика была безупречной, но толку от этого было ноль. Я не знал, что делать. Может, лучше всего было ее просто прогнать. Пусть живет сама, как хочет. В конце концов, она была бы не единственной в мире матерью-одиночкой. Да и с голоду я бы умереть ей не дал. Меня можно упрекать во многом, но не в жадности. Кстати, уход от меня мог бы помочь ей одуматься. Время изменить решение и сделать аборт еще было. Максимум, приплатил бы еще.

Но в результате я смалодушничал и начал Машку утешать и успокаивать. Причем делал это искренне. Мне ее было ужасно жаль. Без вранья. Я убаюкивал ее и в итоге убаюкал какими-то ласковыми словами, хотя темы нашего дальнейшего будущего принципиально не касался.

В тот вечер мы были максимально нежны друг с другом, а когда легли спать, она буквально прилепилась ко мне, и я почувствовал, как ее слезы увлажнили мою грудь. Не знаю, спала ли она той ночью или только делала вид, но я долго не мог найти себе место и заснул лишь под утро.

Люди – странные существа, и их способность мимикрировать и максимально оттягивать решение неприятных проблем беспредельна. Мы с Машкой сделали вид, что проблемы нет, или что ее решение может еще потерпеть. Приняли позу страуса. Голова – в песок, зад – кверху. В конце концов, рожать-то ей не скоро.

Так прошла неделя. Сроки прерывания беременности потихоньку поджимали, хотя еще и оставалось время. Машка никакого интереса к теме не проявляла. А я не настаивал. Вместо этого мне пришла в голову, как тогда показалось, замечательная идея переменить на какое-то время обстановку.

Я с друзьями каждый год в конце декабря ездил на пару недель в отпуск, в глухомань, в лес к дядьке. Там мы отдыхали, полностью оторвавшись от цивилизации. Обычно баб мы с собой не брали, но в этот раз я решил, что, может, настало время сделать исключение.

Дядя Гриша – это отдельная история. Хотя никаким дядей я его сроду не называл. Он был старше меня всего на десять лет. Младшенький у деда. Последыш. Любимец и балабол. Оторва.

Мои дед с бабкой относились к деревенской, если можно так выразиться, интеллигенции. Дед был бухгалтером, а бабка заведовала сельпо, и они оба с большим пиететом относились к образованию. Их не волновало, что жизнь доказывала нечто обратное: диплом обеспечивает лишь мизерную зарплату и никчемную работу. Они же, вопреки логике, спали и видели, что их сын поступает в институт и успешно его заканчивает. Моя мать, его старшая сестра, окончила инженерно-строительный техникум, что было высоко оценено и родителями, и односельчанами. Но она была женщиной, ей сгодился и техникум, а для сына дед с бабкой на меньшее, чем на институтский диплом, согласны не были.

Гришка же рос духарным парнем, здоровенным бугаем, похожим на обаятельную гориллу, за которым бегали все девки в радиусе пятидесяти километров. Он, в общем, был похож на деда, которого, как я упоминал, боялись и считали колдуном. Только глаза у Гришки были добрее. Дед, уж если на кого строго смотрел, так тому нужно было сразу бежать искать туалетную бумагу. Хотя, по сути, мне неизвестно ни одного факта, чтобы он кому-либо причинил вред. Да ему и не надо было. И так в его присутствии возникало непреодолимое желание поджать воображаемый хвост.

Я его по-своему любил, потому что он многому меня научил, часто со мной играл и, как я понял потом, старался следить, чтобы меня случайно не напугать. Я, понятное дело, как и все дети, в глубине души верил в колдунов, чертей и ведьм, хотя подобно остальным лицемерно заявлял, что никакой нечисти не существует. И однажды, когда подрос и мы с дедом пошли в лес за грибами, я напрямую спросил:

– Дед! Правда, что ты колдун?

Он остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Конечно же, нет, дурачок.

Я не без разочарования вздохнул.

– Я так и знал. Колдунов не бывает.

Дед усмехнулся:

– Не бывает, говоришь? Ну, один фокус, глядишь, я тебе покажу. Ты волков-то когда-нибудь вблизи видел?

Я пожал плечами. Конечно, видел. Я же был в зоопарке.

Но лицо деда стало немного странным, и он продолжал настаивать:

– Я имею в виду не волка в клетке, а живьем.

Я отрицательно покачал головой. Естественно, нет. Но, честно говоря, и не очень-то хотелось.

Видимо, тень испуга была заметна на моей физиономии, а дед чуть злорадно улыбнулся.

– Уже малость труханул? Не бойся, с тобой ничего не случится.

Его лицо, как и страшноватые глаза, неуловимо изменились. Боже, да ведь это взгляд хищного зверя, вдруг сообразил я.

Какое-то время ничего не происходило, хотя лес, казалось, затих. А может, мне это померещилось с перепугу. Но потом бесшумно раздвинулись ветви растущих рядом со мной кустов, и оттуда вышли два волка. Я не знаю, были ли они взрослыми хищниками или щенками, самцами или самками, но оба показались огромными пугающими монстрами. Они молча посмотрели на деда, а затем, не отрывая взгляд, как по команде, по-собачьи сели. Ближайший ко мне ощерил клыки, и из пасти закапала слюна.

Я стоял ни жив, ни мертв. Этот же волк поднялся и шагнул ко мне. Он стоял, почти касаясь меня носом, и внимательно меня разглядывал. Краем глаза я заметил, что дед тоже изучающе на меня поглядывает, не делая никакой попытки прийти на помощь. Странным образом страх вдруг отпустил меня. Возможно, просто потому, что и страху есть предел. Я сел, почти рухнул рядом с волком, который даже не пошевелился, а затем легонько, как собаку, погладил его по шерсти. Просто большой, живущий в лесу пес, подумал я.

Выражение глаз деда изменилось. В них мелькнуло удивление и тень удовлетворения. А волки одновременно встряхнулись, юркнули в кусты и скрылись.

В тот день мы уже больше не разговаривали в лесу. Может, потому, что грибов попалось навалом, и мы наперегонки набивали корзины. А уже дома, когда с гордостью водрузили трофеи на кухонный стол, дед, обращаясь к бабке, вдруг произнес фразу, которую я тогда не понял: