Александр Ярушкин - Рикошет (сборник)

– А какие драгоценности были у Стуковой и где она их хранила, вы знали? – негромко спрашиваю я.

Малецкая бледнеет и, кажется, готова заплакать.

– Вы тоже считаете, что это мы? – с трудом произносит она.

Пытаюсь успокоить ее:

– Одно могу обещать – скоропалительных выводов делать не собираюсь.

– И на том спасибо, – невесело улыбается она.

– Не за что… Так знали вы, где Стукова хранила драгоценности?

– Знала, – подавленно отвечает Малецкая. – Она мне показывала. И перстень видела, и другие…

– Какие другие?

Словно сбрасывая оцепенение, она встряхивает волосами:

– Не помню… Были какие-то…

Свежо предание… Женщин, так говорящих о драгоценностях, я встречала не очень часто. Прячу язвительную улыбку и интересуюсь, кто сообщил, что именно было похищено.

– Кто? – переспрашивает Малецкая. – Я и Августа Дмитриевна, давнишняя приятельница Стуковой.

– А родственники у Стуковой были?

– Да… Конечно, были. Две племянницы. Римма и Людмила. Римма где-то в пригороде живет, а Люда в городе… Еще старичок какой-то ходил. Только он, по-моему, не родственник. Правда, месяца два как не вижу его. И на похоронах не был…

– Племянницы часто навещали Стукову?

– Не очень…

– Почему так?.. Ведь тетка, да еще состоятельная.

Малецкая мнется, и я укоризненно улыбаюсь. Она отвечает:

– Мне кажется, Анна Иосифовна спекулировала своим положением богатой тетушки… Она часто меняла отношение к племянницам. То с ее уст не сходила Римма, и та начинала бывать чаще. Потом вдруг резкое охлаждение, и место Риммы занимала Людмила. И делалось это Анной Иосифовной как-то… напоказ, что ли… А от этого девочки ссорились…

– Какого возраста племянницы?

Малецкая оценивающе оглядывает меня, говорит:

– Примерно вашего…

Улыбаюсь:

– Не возражаете, если я запишу ваши показания?

Она не возражает. Усаживаюсь за стол, вынимаю из сумочки бланк протокола допроса, разглаживаю его и записываю услышанное. Малецкая терпеливо отвечает на уточняющие вопросы. Однако последний из них заставляет ее измениться в лице. Она стискивает руки:

– Перевод?.. Я увидела его только во время обыска. Потом муж объяснил, что взял его у почтальона, чтобы передать Анне Иосифовне, но закрутился и забыл…

Наверное, Малецкий очень сильно закрутился, если положил перевод в словарь иностранных слов, стоящий во втором ряду книг на пропыленной полке.

Но вслух я этого не говорю. Улыбаюсь и протягиваю протокол:

– Ознакомьтесь.

Малецкая бегло просматривает запись своих показаний, расписывается.

Въезжаю во двор речного училища. У дверей толпятся курсанты. Черная форма сидит мешковато, но они уже считают себя речными волками. Фуражки лихо сдвинуты на затылок, в зубах сигареты. Увидев меня, новоиспеченные речники расправляют плечи, выпячивают грудь и втягивают живот. Прохожу через частокол глаз.

В преподавательской от седеющей полной женщины узнаю, что Малецкий у заведующего отделением и освободится не раньше чем через час. Позволить себе тратить столько времени на ожидание не могу и, решив пока допросить другого соседа Стуковой, сбегаю по лестнице.

Через десять минут вхожу в здание строительного управления. Открыв дверь с табличкой «Отдел материально-технического снабжения», спрашиваю у мужчины, сильно похожего на героя Рабле, где найти начальника отдела, товарища Киршина. Мужчина поворачивает ко мне все свои три, наложенные друг на друга подбородка и тоненьким голосом сообщает, что он и есть тот самый товарищ.

Меня это радует. Снабженцы подобны перелетным птицам, и застать их в кабинете – огромная удача. Прохожу и усаживаюсь за свободный стол.

Проследив за мной сонным взглядом, Киршин интересуется:

– Вы откуда?

Удовлетворяю вполне естественное любопытство. Слышу, как он бормочет себе под нос что-то вроде: «В прокуратуре работать уже некому». Понимаю, что он имеет в виду. Сначала Валентина в интересном положении, теперь девица в короткой юбке. На языке вертится ответная колкость, но Киршин поднимает маленькие глазки, уголки рта ползут вверх, щеки раздвигаются в стороны:

– Шучу, шучу…

По-своему оценив шутку, спрашиваю официальным тоном:

– Почему вы решили вскрыть квартиру Стуковой?

Странно, но вопрос ему явно не нравится. Киршин обиженно хмыкает, и от этого огорченно колышется большой живот.

– Я не решал… решал Малецкий.

Наигранно удивляюсь:

– Да-а?.. Мне казалось, дверь ломали вы.

– Я ломал, но… – хмурится Киршин. – Малецкий пришел… Суетился. Говорит, умерла, наверное, старуха. Надо дверь взломать. Я взял топор и… Так что я простой исполнитель. Идея-то Малецкого… Сильно тревожился он… Роман и при жизни старухи вокруг нее суетился… А тут совсем серый стал…

– Не вижу в этом ничего предосудительного, – замечаю я и жду реакции собеседника.

Ждать долго не приходится. В лице Киршина появляются угодливость, почтение, какая-то восторженность. Это изменение настолько застает врасплох, что я непонимающе таращусь на него.

Лицо Киршина вновь принимает сонное выражение, он вяло шевелит губами:

– Так Малецкий смотрел на старуху… Заботливый… Что ему было от нее нужно?.. Крутился вокруг. А она, этакая дама… Все свысока…

– Вы ничего не трогали в квартире?

– Увольте, – слабо морщится Киршин. – Там такой запах был… Мы и в комнату-то не заходили. Увидели из прихожей разгром да тело, прикрытое одеялом, сразу пошли звонить в милицию…

– Все вместе? – уточняю я.

– Элеонора побежала. Мы стояли, ждали…

– Малецкий ничего не брал из квартиры?

Киршин медленно качает головой:

– В тот раз нет. Наоборот… Какую-то бумажку в прихожей хотел оставить. Но, видно, меня испугался, забрал тут же…

– Что за бумажка? – подаюсь к нему.

– Уведомление на денежный перевод.

Опять этот перевод! Как он оказался у Малецкого? Почему, увидев убитую Стукову, Малецкий решил избавиться от него? Почему передумал? Зачем хранил? Не мог же он получить деньги по чужому переводу?.. А вдруг мог?!

Понимаю, что Киршин на эти вопросы вряд ли ответит, поэтому задаю вопрос полегче:

– Как вы можете охарактеризовать погибшую?

Киршин вяло приподнимает покатые плечи, секунду молчит, потом говорит:

– Я не особенно-то общался со Стуковой. Так, на лестнице столкнемся – поздороваемся… Простите, но у меня такое ощущение, что Стуковой зря не интересовались работники ОБХСС… Еще та старушка была…

– Что вы хотите этим сказать? – настораживаюсь я.

Рука Киршина описывает в воздухе неопределенный полукруг:

– Ощущения…

Поскольку любые ощущения нуждаются в проверке, уточняю:

– А конкретнее? Какие ощущения? О чем идет речь?