Виталий Борисов - Следы прошлого, или Московские тайны

– А-а-а! Убили!.. Люди!.. У-уби-ли-и!

– Кой черт! – пробасил снова человек в дверях, ошарашенный реакцией на его слова, – Что за оказия?

Он шагнул через порог, но споткнувшись о ногу лежащего, качнулся к городовому, который, не сообразив еще толком, что к чему и как ему надлежит поступить, машинально заученным движением схватил незнакомца сзади за руку и принялся заламывать ее ему за спину.

Раздавшийся вслед за тем рев перекрыл бабий по всем показателям и по силе мог быть сравним разве что с ревом бешеного слона на последнем издыхании (бешеные слоны в Москве встречаются редко, и сравнение это сугубо приблизительное). Человек, радужное настроение которого разом улетучилось, оглашая воздух отборными ругательствами, рванулся из объятий городового так, что последний покачнулся и выпустил его руки. Сейчас же перед глазами блюстителя порядка предстало лицо незнакомца, с нахмуренными бровями и яростно сверкающими глазами, и вслед за тем тяжелый удар в челюсть сбил его с ног.

Городовой, очутившись на полу, в свою очередь дал волю рвавшемуся из него праведному гневу.

– Ах, мать твою… – отпустил он в пространство дворницкой длинный колоритный афоризм и, поднявшись на колени, потянул из кобуры револьвер. Тогда как его противник, вооружившись схваченной у двери метлою, набычившись, явно намеревался продолжить свое нелицеприятное занятие.

Неизвестно, чем бы закончилась эта скоропалительная схватка, если бы дворник, достигнув безопасного удаления и защиты в виде печи-голландки, не выглянул из-за нее в тот момент. Вид сидевшего на полу городового, такое посрамление достоинства грозного Ильи Спиридоновича и поругание в его лице закона произвели на дворника тягостное впечатление. Но еще более сильные чувства он испытал, взглянув на его драчливого противника. Это было и чувство внезапной радости от сознания того, что тот, кого приняли за убийцу, не является таковым. Это одновременно был и ужас. Так как в сопернике городового он сразу узнал Сидора Терентьевича Сырцова, генерала и в высшей степени уважаемого жильца, вот уже несколько лет регулярно раз в год снимавшего комнатку в их доме и заслужившего особую любовь дворника тем, что частенько, проходя мимо, не скупясь давал ему целковый на водку.

Заметив, что поверженный городовой уже вытащил оружие, дворник с криком вылетел из своего укрытия и повис у него на руке, прижав ее к полу.

– Илья Спиридонович! Не он!.. Не он то, Илья Спиридонович, не убивец то!.. Дура баба!.. Не убивец! – Он повторял это без передыха, и повторял бы, верно, еще долго, но в следующую секунду на голову его с треском опустилось что-то жесткое и колючее, больно резанув кожу на шее и затылке. Это рассвирепевший Сидор Терентьевич опустил на него свое импровизированное оружие, предназначавшееся городовому.

Это был последний эпизод славной битвы в дворницкой, закончившийся полной победой генерала. Трое его соперников в лице все еще сидевшей на полу и всхлипывающей от страха бабы, стоящего на коленях городового и дворника, лежащего у его ног, были повержены. Что касается неизвестного четвертого, то он в баталии участия не принимал и никаких признаков жизни не подавал.

Наступившее на миг победное затишье нарушил городовой. Повернув к дворнику пышущее яростью лицо, он схватил его за ворот рубахи, так что та затрещала по швам, и прорычал, брызгая слюной:

– Ты это что, скотина! Ты это, значит, с ним заодно? Убью, сволочь!..

– Илья Спиридонович, Христом Богом клянусь! Не убивец то вовсе, жилец то наш, ошибка вышла! Дура баба! Орет незнамо что… – он повернулся к дворничихе, грозя ей кулаком. – У, окаянная!

– Ах, ошибка! Он меня в морду! Меня! В морду! Да я вас всех в острог! Да я…

Городовой отшвырнул от себя обескураженного дворника и, по-прежнему сжимая в руке револьвер, тяжело поднялся на ноги. Только теперь он смог хорошо разглядеть своего противника. Сырцов стоял перед ним напыжившись, с красным лицом и горящими глазами, все еще сжимая в руках обломок метлы. Его усы распушились, бакенбарды стояли торчком, всем своим видом он походил сейчас на взъерошенного драчливого кота. Он был едва ли не на голову ниже здоровяка городового, но кряжист, мощь же его кулаков последний уже имел случай оценить.

– Не он то! Христом Богом, Илья Спиридонович, жилец то наш! – с надрывом стонал дворник.

– Жилец, говоришь… А почем я знаю, может, это… твой сообщник?

– Христом Богом, Илья Спиридонович! За что такое недоверие оказываете, всегда верой-правдой!

Городовой между тем стоял теперь, тяжело дыша, перед генералом. Как не был разум его в эту минуту затуманен праведным гневом, он все же при ближайшем рассмотрении своего противника смекнул, что перед ним отнюдь не простолюдин, каких много в окрестностях Сухаревки, а личность, надо полагать, метившая в среду благородную. За простоватой одеждой можно было разглядеть отставного военного, может быть, даже старшего офицера. Помедлив, городовой спрятал револьвер, оставив, впрочем, руку на кобуре.

– Это на лбу у него… э-э… не написано. Жильцы тоже разные бывают… А тут преступление, во-он мертвое тело лежит. Понимать надо…

– Вот ты и понимай! И нечего не спрося за руки хватать! – подал реплику генерал. – Хм! Увижу Петрова – расскажу про твои геройства.

– Какого такого Петрова? Знать не знаю никакого Петрова! А налицо – помеха дознанию и нападение на городового!

– Ага, Илья Спиридонович, на лицо… Вона как распухло! – залебезил дворник, волею случая оказавшись между двух огней.

– Что-о! Ты еще тут!

– Что же ты своего начальства не знаешь?

Городовой уже несколько поостыл и, сознавая, что дал маху, не знал теперь, как восстановить свой рухнувший в прямом и переносном смысле авторитет. Прежде всего он собрался выяснить, кто же стоит перед ним, но незнакомец опередил его вопрос.

– Сидор Терентьевич Сырцов, генерал-майор! – отчеканил с вызовом генерал, небрежно отбросив свое оружие в угол.

Этот миролюбивый жест и, более того, произнесенное звание «генерал» – не остались без внимания. Рука городового, помимо его воли, повинуясь выработанному служебному инстинкту, отпустила кобуру и вытянулась по шву, вынуждая и вторую проделать ту же операцию. Это движение, хорошо знакомое по армии, не укрылось от Сырцова. Он усмехнулся и кивнул в сторону дворника:

– Вот, он знает.

– Так и я про то же… Господин Сырцов они… то как же… Ошибочка, значит, вышла… Баба, она ведь известно… дура она у меня… Вы уж того…

– Ах, мать твою!.. – бормотнул городовой еще раз и после такого самовыражения посчитал, что лучшим выходом из щекотливого положения будет приступить к своим уставным обязанностям.

– Та-ак, значит! Перво-наперво, надо в участок дать знать. А я покуда произведу дознание!