Морье Дю - Французов ручей

Она спускалась вслед за стражником по узкой лестнице, чувствуя, что сердце ее ноет от мучительной тоски, а руки и ноги дрожат от пережитого волнения. Стражник задвинул поднос под лестницу и с усмешкой произнес, обращаясь к ней:

--Первый раз вижу, чтобы человек так спокойно встречал собственную смерть. Говорят, французы вообще народ бессердечный.

Дона с трудом выдавила улыбку и, протянув ему руку, сказала:

--Ты добрый малый, Захария. Надеюсь, на твою долю достанется еще немало кружек пива, в том числе и сегодня ночью. Я обязательно пришлю к тебе доктора Уильямса. Запомни: щуплый коротышка с крошечным ротиком.

--И с глоткой, в которую вмещается по меньшей мере целый жбан пива, -захохотал стражник. -- Хорошо, сударыня, я дождусь его и помогу ему утолить жажду. Только ничего не говорите его светлости.

--Не волнуйся, Захария, я никому не скажу, -- серьезно ответила Дона и вышла из темной караульни на залитую солнцем аллею. Не успела она пройти и двух шагов, как увидела Годолфина, торопливо бегущего ей навстречу.

--Представьте себе, сударыня, -- проговорил он, вытирая мокрый лоб, -карета и не думала выезжать со двора -- доктор все еще находится у моей супруги. Он решил, что Люси будет спокойней, если он останется у нас на ночь. Бедняжка совсем упала духом. Так что вы, к сожалению, ошиблись.

--Ах, какая досада! -- воскликнула Дона. -- Я заставила вас напрасно бегать по лестнице. Ради Бога, простите меня, сударь. Но вы ведь знаете: женщины бывают порой так бестолковы! Вот, взгляните, я все- таки выбрала чайку. Как вы думаете, понравится она его величеству?

--Полагаю, сударыня, что вкус его величества известен вам гораздо лучше, чем мне, -- ответил Годолфин. -- Ну а что вы скажете о пирате? Согласитесь, что он вовсе не так страшен, как вы ожидали.

--Наверное, содержание под стражей пошло ему на пользу. А может быть, он просто смирился, поняв, что из-под вашего зоркого ока ему уже не ускользнуть. Во взглядах, который он бросал на вас, я прочла уважение и преклонение перед более сильным противником.

--Вот как? Вы считаете, что его взгляд выражал преклонение? А мне, признаться, показалось, что это нечто совсем противоположное. Ну, да этих иностранцев сам черт не разберет. Они непредсказуемы, как женщины.

--Вы правы, сударь, -- ответила Дона.

Они подошли к крыльцу. Дона заметила стоявшую неподалеку карету врача, а рядом с ней свою коренастую лошадку, которую слуга все еще держал под уздцы.

--Не желаете ли перекусить перед дорогой? -- осведомился Годолфин.

--Нет-нет, благодарю вас, -- ответила она, -- я и так слишком задержалась. У меня еще столько дел перед отъездом! Жаль, что не удалось попрощаться с вашей женой, но ей сейчас, конечно, не до меня. Передайте ей мои наилучшие пожелания. Надеюсь, до наступления темноты она уже порадует вас вашей крошечной копией.

--В этом, сударыня, я целиком уповаю на милость Божью, -- важно изрек Годолфин.

--Уповайте лучше на лекаря, -- ответила Дона, садясь в седло, -- какникак у него в этом деле немалый опыт. Прощайте, милорд.

Она махнула рукой и поскакала прочь, что есть силы нахлестывая коренастую лошадку, которая от испуга припустила галопом. Подъехав к башне, она натянула поводья и, глядя вверх, на узкую бойницу, просвистела несколько тактов любимой песенки Пьера Блана. Прошла минута, и из бойницы вдруг выпорхнуло маленькое белое перышко -- крошечный клочок пуха, оторванный от гусиного пера, -- и плавно, будто снежинка, полетело к земле. Дона подхватила его и, не заботясь о том, что Годолфин может ее увидеть, продела за ленту своей шляпы. Затем еще раз взмахнула рукой и, смеясь, поскакала прочь по дороге.

23

Дона выглянула из окна спальни. Высоко в небе над темными кронами деревьев повис тоненький золотой серпик нарождающегося месяца. , -- подумала Дона и застыла, любуясь погруженным в темноту садом, вдыхая терпкий, сладкий аромат магнолий. Ей хотелось запомнить этот вечер, навсегда сохранить его в сердце вместе с воспоминаниями о той красоте, которая совсем недавно радовала ее, а теперь канула в прошлое, -- она понимала, что видит это в последний раз.

Спальня показалась ей чужой и неуютной. Остальные комнаты тоже выглядели мрачно и неприветливо: всюду громоздились сундуки и коробки, одежда по ее приказанию была сложена и аккуратно увязана в тюки. Когда, разгоряченная и пыльная с дороги, она вернулась под вечер домой, оставив лошадку на попечение грума, у дверей ее уже ждал конюх с хелстонского постоялого двора.

--Сэр Гарри передал, что вы хотите нанять карету до Оукхэмптона, ваша светлость.

--Да, -- ответила она.

--Хозяин просил сообщить, что карета готова и прибудет за вами завтра после полудня.

Она рассеянно поблагодарила его, глядя в сторону, на убегающую вдаль аллею, на парк и на лес, за которым скрывался невидимый отсюда ручей. Слова конюха казались ей нелепыми и бессмысленными, не имеющими никакого отношения к действительности. Он говорил о будущем, а будущее ее не интересовало. Она повернулась и пошла в дом, а конюх долго еще смотрел ей вслед, озадаченно почесывая в затылке, -- какая странная дама, бормочет что-то, будто во сне, и не поймешь, слышит она тебя или сама с собой разговаривает.

Дона побрела в детскую, оглядела пустые кроватки, голый пол, с которого успели снять ковер. Шторы были задернуты, и воздух в комнате сделался душным и жарким. Под одной из кроваток валялась оторванная лапка матерчатого кролика -- любимой игрушки Джеймса, которую он разорвал однажды в припадке злости.

Дона подняла ее и повертела в руках. Лапка выглядела трогательно и жалко, как будто пролежала здесь долгие-долгие годы. Оставлять ее на полу не хотелось. Она открыла тяжелый платяной шкаф, стоявший в углу, и положила лапку внутрь. Потом захлопнула дверцу и, не оборачиваясь, вышла из комнаты.

В семь подали ужин. Дона почти не притронулась к нему -- ей было не до еды. После ужина она отпустила служанку и, сказав, что очень устала и хочет как следует отдохнуть перед дальней дорогой, попросила не беспокоить ее ни сейчас, ни завтра утром.

Когда служанка вышла, она развязала узелок, приготовленный для нее Уильямом -- она заехала к нему сразу после посещения лорда Годолфина. В узелке были грубые чулки, старые, поношенные штаны и латаная- перелатаная рубашка яркой расцветки. Дона с улыбкой достала вещи, вспоминая, какое смущенное лицо было у Уильяма, когда он вручал их ей.

--Это все, что удалось раздобыть, миледи. Грейс взяла их у своего младшего брата.

--Отличный костюм, Уильям, -- утешила его Дона, -- такому костюму позавидовал бы даже Пьер Блан.

Ну что ж, сегодня ночью она примерит этот костюм на себя, сегодня ночью в последний раз наденет мужское платье.