Григорий Романов - Взяточник

ВЗЯТОЧНИК

Сдать или не сдать? Вот в чем вопрос!

У. Шекспир, практически…

Оговорюсь сразу: брать взятки нехорошо. Коррупция разъедает общество,влечет инфляцию права и подрывает доверие граждан к институтам власти. И конечно же, соответствующей статьей, за это предусмотрена уголовная ответственность. Довольно строгая, к слову сказать. Но, кто вспоминает Уголовный Кодекс, пока его страницы не зашелестят перед носом, перечисляя грядущие кары?

Таков и наш герой, Евгений Иванович Максимов, чиновник среднего звена, подвизавшийся на ниве архитектуры, точнее, на ниве госрегулирования в этой сфере. Когда-то, он окончил архитектурно-строительный институт и мечтал о творческой профессии. Но жизнь, своими извилистыми и не всегда эстетичными тропами, привела его на госслужбу, в Комитет архитектуры и градостроительства В-кой области.

Здесь, незыблемые как гранит, красные линии, генпланы, трассы, коммуникации, зоны исторической застройки и рекреации, непрошибаемой стеной встают на пути одних застройщиков и чудесным образом раздвигаются перед другими.

По своей должности, а Евгений Иванович был начальником одного из отделов, он не был, что называется, на острие атаки. Надо сказать, что по меркам своего ведомства, он вообще не был взяточником. Все серьезные дела решались без его участия, большие деньги похрустывали вдали от его ушей. Он не состоял в пуле избранных сотрудников, которых начальство изначально отряжало на темные дела. Нет, объективных противопоказаний к этому не было. Но там, где начинаются большие деньги, уже мало быть просто лояльным и компетентным. Здесь на первый план выходят более близкие отношения: родственники, кумовья, свояки… По этой же причине, должность начальника отдела была потолком его служебного роста, и Евгений Иванович об этом знал.

Тем не менее, кое-что прилипало и к его рукам. Зная о том, какие деньги крутятся в комитете, Евгений Иванович не считал то, что ему перепадало, взятками, а воспринимал, как своего рода премию, приятную надбавку к зарплате. Начальство о его левых заработках знало, но всегда закрывало на это глаза. Евгений Иванович, в свою очередь, знал о том, что они знают и их молчание воспринимал как должное. Сложившийся консенсус всех устраивал, своей карьерой Евгений Иванович был доволен.

Ему было сорок два года, он был привлекателен как мужчина, компетентен как специалист, да и человеком был неплохим. Был счастливо женат, имел дочь двенадцати лет, если кому это интересно. Евгений Иванович был не злым, с хорошим чувством юмора, помогавшим ему улыбнуться там, где стояло бы призадуматься, а то и приуныть. Был терпелив и толерантен к людям и от судьбы, в свой адрес, ждал того же.

До поры, до времени, судьба действительно была к нему благосклонна, закрывая глаза на мелкие шалости. Но, видимо, в какой-то момент, толи чаша терпения переполнилась, толи ангел-хранитель задремал… но, случилось страшное: Евгений Иванович попался на взятке.

Но об этом чуть позже. А сейчас, к концу подходила суббота, был канун православной Пасхи. Супруга, Наталья, попросила Евгения Ивановича зайти в церковь и оставить там кулич, чтобы его освятили и назавтра он, освященный, попал к ним на праздничный стол.

Послушный муж купил в магазине кулич и отнес его в храм, расположенный практически у него во дворе. Поставив будущего короля застолья на широкую лавку, где уже стояли несколько таких же, Евгений Иванович направился на выход. Церковная атмосфера никогда не нравилась ему: от запаха ладана начинала болеть голова, а от заунывного чтения молитв как-то неприятно и тоскливо становилось на душе.

– Сын мой! Услышал он у себя за спиной властный голос священника. – Не хочешь исповедаться ради Светлого Воскресения Христова?

– Я? Евгений Иванович обернулся. В предпраздничный день желающих исповедаться было более чем достаточно. И сейчас они стояли в углу храма, ожидая совей очереди быть услышанными и прощенными. Обращение пастыря лично к нему было в высшей мере странно.

На Евгения Ивановича смотрел батюшка лет пятидесяти. Высокий, худой, с довольно жидкой растительность на лице и пронзительными черными глазами, смотревшими одновременно и строго, и насмешливо, но при этом без вызова. Отказать человеку с таким взглядом было очень сложно.

– Да что исповедаться, грешен, как и все.

– Святые, сын мой, все на небесах пребывают. А на земле все грешные. Про первородный грех слышал? Все мы его потомки.

– И что, богу интересно про мои грехи знать?

– Богу все интересно.

– Хотите рассказать ему про меня?

– Он без меня все знает.

– Тогда в чем смысл исповеди? Он наши души и так видит, как раскрытую книгу.

– Смысл исповеди? Точно не в том, чтобы что-то сообщить всевышнему.

– А в чем?

– В тебе. Что ты сам готов вынести на его суд. Что сам считаешь грехом, в чем готов раскаяться.

– Ну, не знаю, в чем каяться… Я, вот, женат второй раз. Он ведь этого не одобряет?

– Нет, не одобряет. А почему с первой супругой расстался?

– Не сошлись характерами.

– Храм, сын мой, не ЗАГС, здесь общие фразы неуместны.

– Женились по молодости, глупые были. Про семейную жизнь только общие представления имели. Страсти отшумели, быт съел.

– Страсти? В основе брака любовь лежит. Любовь была у вас?

– Теперь уже не уверен. Тогда не сомневался, а сейчас, думаю, не было любви настоящей.

– А что такое настоящая любовь, по-твоему?

– Влечение, симпатия…

– Ты, сын мой, о плотской стороне говоришь. А я про любовь. Любовь была?

– Не знаю. Наверное, была.

– А заешь ли ты, что бог есть любовь?

– Слышал что-то.

– Слышал что-то… Если ты любовь убил, ты сына божьего вторично распял. Помнишь, кто такой Понтий Пилат? Думаешь, простил его бог за распятого сына своего?

– Да я-то, какой Пилат? Сколько людей разводятся, и что ж, они все Христа распинают?

– Да, распинают. Каждый раз, когда благодать его отрицают, даром его бесценным пренебрегают, каждый раз повторно копье ему в ребра вонзают. И что теперь первая жена, счастлива?

– Думаю, да. У нее семья, двое детей уже.

– А ты, ты счастлив теперь?

– Теперь да. Так что, бог, отпустит мне этот грех?

– Отпустит, он милостив. И сам, как и ты, разлюбить любого может. Еще хочешь в чем-то исповедаться?

– Не знаю. Я госслужащий, сами знаете, какой за нами грех.

– За каждым свой. Ты чем грешишь?

– Да все тем же… Все этим занимаются, система такая.

– Система? …система. Она ведь, из таких как ты состоит. Если каждый покается, то и система изменится.

– Каждый не покается. Но мне-то что делать, как поступить?

– Ты сам знаешь. Знаешь, как неправильно, вот так и не делай. И будет тогда все правильно и каяться будет не в чем.