Григорий Романов - Жалоба

ЖАЛОБА

У Марьи Ивановны случилось несчастье. А произошло все вот как:

С некоторого времени, она стала слышать у себя в квартире постоянный шум. Он был похож на тихий гул какого-то двигателя, постоянный и заунывный, он приглушался днем и усиливался ночью. Впрочем, возможно он был один и тот же, просто ночью, в тишине, его было лучше слышно.

Шум раздражал Марью Ивановну, отравлял ее сон, словом, доставлял ей жуткие неудобства. Версию о том, что этот шум существовал лишь в ее голове, я рассматривать не стану из уважения к почтенным сединам. С жалобой на непрошенного гостя, Марья Ивановна обратилась в жилконтору. Жилконтора откликнулась и прислал к ней на дом комиссию. Три пары ушей, чувствительных к шипению дерьма и пара, долго прислушивались к звенящей тишине в ее квартире. Грязной обувью они протоптали в принесенной ими же пыли беспорядочные дорожки, ведущие в разные помещения. Прослушав все: вентиляционные люки, вытяжку над плитой, компрессор холодильника, архаичный трансформатор под старым телевизором, комиссия не нашла никаких признаков заявленной Марьей Ивановной проблемы.

Оставив пенсионерку наедине со своим горем и актом об отсутствии посторонних шумов, они удалились, растоптав веру во всесилие управдома.

Комиссия ушла, но проблема-то осталась. Марья Ивановна продолжила писать жалобы, на которые жилконтора реагировала уже не так живо.

В какой-то момент, однако, над несчастной женщиной сжалились и прислали ей почему-то… сантехника Леонида. Почему именно сантехника? Да кто его знает. С таким же успехом могли прислать дворника или антенщика. Но, вот так уж случилось, пришел Леня. Леонид, для приличия, тоже послушал тишину волосатым ухом, ничего не уловил, но из внутреннего такта не стал категорически отрицать наличие зловредных шумов, отделавшись каким-то невнятным бурчанием, скорее всего, нецензурным. Раз уж так получилось, и в гости к Марье Ивановне заглянул слесарь, она пожаловалась ему на текущий в кухне старый латунный кран, предположив необходимость замены резиновой прокладки. Леня быстро и радикально решил проблему, заменив текущий кран на новый, блестящий и симпатичный, старый прихватив с собой.

Но, как ни была Марья Ивановна далека от сантехнических познаний, она сразу догадалась о неравноценности произведенного обмена. Прежний кран, хоть и был старым, прослужил бы еще лет тридцать. Новый же, хоть и сиял задорным блеском, был сделан из сплава дешевизны и скудных минеральных ресурсов Китая.

Но, это еще полбеды, и шут бы с ним, с этим краном. Трагедия заключалась в том, что после ухода Леонида, Марья Ивановна не обнаружила на месте свою икону с изображением Николая Чудотворца. Правда, это была не совсем икона. В советские времена, когда церковная тема была не в почете, это изображение Мария Ивановна вырезала из журнала, где он оказался по какой-то случайности. С тех пор, она, что называется, прикипела сердцем к этому образу. Иногда, глядя на святого, она просила у него поддержки в каких-то своих делах, а тот, со своей стороны, редко ей отказывал.

Первым делом, Марья Ивановна отправилась в жилконтору, где прямо предъявила свои претензии Леониду. Но в этот раз, Леня уже не проявил такта и практически послал Марию Ивановну на три веселых буквы. Ленино начальство тоже развело руками, заявив, что кражи находятся за пределами их компетенции. Легко вернуть милый образ на место не получилось.

Кстати об иконе, точнее, ее пропаже: конечно, Леонид ее не крал. Не подозревая о сверхценности журнальной страницы, он завернул в нее латунный кран, так удачно скрученный им у незадачливой пенсионерки. Сверток Леня положил в карман спецовки и благополучно о нем забыл.

Будучи человеком не злым, узнав о страданиях Марьи Ивановны, он безусловно вернул бы листок, разгладив его предварительно жилистой рукой. Но огульное обвинение в воровстве, предъявленное Марьей Ивановной в таком тоне, будто он тупой стамеской отковырял Сикстинскую Мадонну, ожесточило его сердце. После такой несправедливости о возврате не могло быть и речи.

По совету юриста жилконторы, где давно грезили о перенаправлении ее энергии в какое-нибудь другое русло, Марья Ивановна написала заявление в полицию. Через несколько дней, к ней домой пришел заспанный участковый. Он лениво выслушал историю, записал ее протокольным языком и ушел, оставив после себя запах пота, оружейного масла и колпачок от ручки.

Через неделю Марья Ивановна нашла в почтовом ящике конверт, в котором лежало постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Нестройными фразами, с ошибками и помарками ей сообщалось, что в краже ее реликвии невозможно усмотреть какое-либо преступление. В конце, почему-то, значилось, что преступления нет в действиях некоего Рыжова В. А, ударившего по лицу Рыжову В. П. Не сразу, но Марья Ивановна догадалась, что этот эпизод, по ошибке, перескочил в ее постановление из какой-то другой душещипательной истории.

Получив это оскорбительное послание, Марья Ивановна и не догадывалась, как ей повезло. Обычно полиция, в подобных случаях, вообще не утруждала себя ответами.

Не удовлетворившись досадным отказом, Марья Ивановна вступила в бумажную баталию. По восходящей иерархии, она пожаловалась во все правоохранительные инстанции, районному и областному депутату, Уполномоченному по правам человека, руководителю Антикоррупционного комитета, в Ассоциацию юристов России и даже, в Комитет по защите прав потребителей.

Но в пику Доброй машине правды, учрежденной одним оппозиционером, система сработала в отношении Марьи Ивановны как Злая машина неправды. В казенных фразах все отказались участвовать в решении ее проблемы. Справедливости ради надо сказать, что на этот раз, система, хоть и в обычной своей бездушной манере, сообщила Марье Ивановне чистую правду, не усмотрев криминала в пропаже журнального листка.

Не сказать, что б Марья Ивановна была человеком, выжившим из ума. Конечно, она понимала, что материальной ценности ее пропажа не представляет. Но что ж с того? Мало ли в любом доме вещей, не представляющих из себя ценности! Так и что теперь, любой может тащить эти вещи безнаказанно? Логика, вроде бы, есть. Да только, не один из кодексов логики этой не разделяет. А на нет, как известно, и суда нет.

Потерпев неудачу в переписке с черствыми чиновниками, Марья Ивановна захандрила. Без Святого Николая жизнь ее стала какой-то ущербной. Она стала еще хуже спать. По ночам ей стал сниться Угодник, который ничего не говорил, но с укоризной смотрел на нее. До пропажи она и не подозревала, какое большое место религиозность занимала в ее жизни.

Измученная утратой и бессилием, Марья Ивановна начала анализировать причины своих неудач и решила, что их корень в неумении писать жалобы. Учиться этому было уже поздно, да и не у кого.