Морье Дю - Полет сокола

И вдруг я все понял. Автором анонимных звонков была Марта. Для того она и поехала в Рим. Когда Альдо ее выставил, Марта долго и мучительно размышляла и, наверное, догадалась, что, пока профессор Бутали лежал в римской больнице, Альдо еще ближе сошелся с синьорой, а возможно, даже стал ее любовником. Видя, с каким презрением отвергнуты ее любовь и преданность, вне себя от вина и отчаяния она решила отомстить Альдо, выдав его ректору.

Я поставил серебряную миску на стол, подошел к окну и остановился под клеткой с канарейкой. Уже больше недели, как звонки прекратились, сказал мне ректор. И прекратились они по одной причине -- звонившая была мертва. Впервые за десять дней, прошедших после убийства Марты, я почувствовал радость оттого, что она мертва. Умерла вовсе не та Марта, которую я помнил. Алкоголь, подобно яду, отравил ее кровь. Ее последний поступок можно было сравнить только с действиями больного животного, которое кусает руку хозяина, и, пустившись в свое роковое путешествие, она встретила поджидавшую ее смерть.

В каком-то смысле это было возмездие. Клеветника заставили умолкнуть, змея издохла от яда своего... Почему мне вдруг вспомнилось безумное речение Сокола, приведенное немецким ученым в его ?

Пение канарейки оборвалось на страстной трели. Я поднял глаза на птичку. Ее крохотное горлышко еще дрожало.

-- Джакопо, -- медленно проговорил я, -- когда мой брат был последний раз в Риме?

Джакопо составлял вычищенное серебро на поднос, чтобы отнести его в квартиру Альдо.

-- В Риме, синьор Бео? -- переспросил он. -- Дайте подумать, в позапрошлое воскресенье -- да, в следующее воскресенье будет две недели, в Вербное воскресенье. Он уехал в пятницу, чтобы ознакомиться с какими-то рукописями в Национальной библиотеке, и вернулся во вторник ночью. Он любит водить машину по ночам. В среду утром он здесь завтракал.

Джакопо понес серебро в квартиру Альдо, оставив дверь открытой. Я сел на кухонный табурет и уставился прямо перед собой. Альдо мог убить Марту. Альдо мог проезжать мимо церкви и узнать ее в лежащей на паперти фигуре. Он мог выйти из машины, подойти и заговорить с ней. Пьяная, окончательно отчаявшаяся, она могла признаться ему. Он мог ее убить. Я вспомнил нож, который вчера вечером в герцогском дворце внезапно появился из его рукава, когда он разрезал веревки на руках Марелли. В Риме нож тоже мог быть при нем. Альдо мог зарезать Марту.

Я услышал шаги под окном. Перед входом они помедлили, затем направились к двери Джакопо.

-- Армино? -- позвал молодой голос.

Это был студент Чезаре. На нем были мое легкое пальто и шляпа, в руке он держал мой саквояж.

-- Я привез с виа Сан Микеле твои вещи, -- сказал он. -- Джорджо и Доменико задержали синьору Сильвани в гостиной, донимая ее уговорами внести лепту в фонд университета. Она не знала, что я поднялся наверх. Я пробыл там не больше пяти минут. Я пришел, чтобы увезти тебя из Руффано.

Я тупо посмотрел на него. Его слова звучали полной бессмыслицей. Зачем мне уезжать из Руффано? От мыслей, которые занимали меня последние несколько минут, я почти онемел.

-- Извини, -- сказал Чезаре, -- таков приказ Альдо. Утром он обо всем договорился. Если бы нам удалось тебя найти, мы уехали бы еще раньше.

-- Мне казалось, -- сказал я, -- что на фестивале я буду исполнять роль Сокола?

-- Теперь уже нет, -- ответил он. -- Я должен отвезти тебя в Фано и там посадить на рыболовецкое судно. Так было условлено. Альдо ничего не объяснил.

Как быстро мой брат все устроил. Неизвестно, когда он принял такое решение: вчера вечером после нашего внезапного расставания или позже. Чезаре тоже явно ничего не знал. Возможно, это и не имело значения. Возможно, вообще ничего не имело значения. Кроме того, что Альдо хотел от меня избавиться.

-- Очень хорошо, -- сказал я. -- Я готов.

Я встал, Чезаре подал мне пальто и шляпу, и мы вышли из кухни. Перед входом в квартиру Альдо появился Джакопо с пустым подносом в руках. Увидев Чезаре, он кивнул ему и поздоровался.

-- Я должен уехать, Джакопо, -- сказал я. -- Таков приказ.

Его лицо было непроницаемо.

-- Нам будет вас не хватать, синьор Бео, -- сказал он.

Я пожал ему руку, и он исчез в своих владениях. На улице стоял . Чезаре открыл дверцу и бросил мой саквояж на заднее сиденье. Я уселся рядом с водителем, и вскоре, выехав из Руффано, мы уже мчались по шоссейной дороге.

Второй раз за двадцать лет я покидал родной дом. Не как тогда, размахивая вражеским флажком, но все таким же беглецом, бегущим от преступления, которого я не совершал, возможно -- Бог знает -- выступая в качестве заместителя собственного брата. Отсюда мое изгнание, отсюда побег в Фано. Я заметал следы, подальше от Руффано, подальше от Альдо.

Я смотрел прямо перед собой: Руффано, уже скрытый окаймляющими его холмами, навсегда остался позади, слева тянулась коричневая земля, ощетинившаяся быстрорастущими побегами зерновых, такого же шафранового цвета, как платье Сокола. Дорога сворачивала, петляла, и вскоре за компанию с нами рядом побежала река, чтобы излить свои зеленовато- голубые, прозрачные воды в Адриатическое море, уже сверкающее в лучах апрельского солнца. Чем меньшее расстояние отделяло нас от Фано, тем большее отчаяние меня охватывало, тем большая досада и растерянность.

-- Чезаре, -- сказал я, -- почему вы во всем следуете за Альдо? Что заставляет вас верить в него?

-- Нам больше не за кем следовать, -- ответил Чезаре. -- Джорджо, Доменико, Романо и всем остальным. Он говорит на языке, который мы понимаем. Так с нами никто никогда не разговаривал. Мы были сиротами, а он нас нашел.

-- Как он вас нашел?

-- Через своих старых друзей-партизан. Потом он через университетский совет добился для нас стипендий. Есть и другие, те, кто уже окончил университет и уехал, -- они всем ему обязаны.

Мой брат делал это ради меня. Он делал это, думая, что я умер. И вот теперь, зная, что я жив, он меня прогоняет.

-- Но если он все эти годы работал для университета и для таких, как ты, студентов, которым нечем платить, -- настаивал я, -- зачем он хочет уничтожить все это теперь, натравливая студентов друг на друга, инсценируя изощренные розыгрыши, последний из которых закончился смертью Марелли?

-- Ты называешь это розыгрышами? -- спросил Чезаре. -- А мы нет. Элиа и Риццио тоже. Они научились смирению. Что касается Марелли, он умер, потому что пустился бежать. Разве в детстве священники тебя не учили? Кто ищет спасти свою жизнь, потеряет ее?

-- Да, -- ответил я, -- но это совсем другое.

-- Разве? -- сказал Чезаре. -- Мы так не считаем. Не считает и Альдо.

Мы приближались к окраинам Фано, по обеим сторонам дороги замелькали унылые, безликие, как коробки из-под торта, дома. Меня захлестнуло отчаяние.