Морье Дю - Трактир Ямайка

Шум, однако, встревожил тех, кто ждал на берегу. Впервые за все время они оторвали глаза от моря и взглянули на спускавшегося сигнальщика. Мэри увидела, как он, приложив рупором ладони ко рту, стал что-то кричать им, но слова относило ветром, и она ничего не разобрала. Однако сообщники его услыхали, они задвигались, а кто-то поспешил ему навстречу. Когда же он вновь прокричал им, указывая в сторону моря, они бросились к воде, забыв на мгновение свою прежнюю осторожность. Их тяжелый топот и громкие голоса заглушили шум прибоя. Затем один из них -- по широким прыжкам и мощным плечам Мэри узнала в нем дядю -- поднял вверх руку, призывая к тишине. Все разом смолкли и замерли у самой кромки воды. Растянувшись цепочкой вдоль берега, они походили на черных воронов. Их темные силуэты были хорошо видны на более светлом фоне прибрежного песка.

Мэри тоже стала всматриваться в морскую даль. Вот из тумана и мглы, как бы в ответ на первый, возник другой огонек. Он не метался и не плясал, как огонь на скале. Нырнув вниз и исчезнув среди волн, как усталый путник, упавший под тяжестью своей ноши, огонь вновь взмыл вверх, будто чья-то рука подняла его ввысь в отчаянной попытке разорвать пелену тумана.

Огонек в море приближался к огоньку на утесе, который, казалось, манил его навстречу. Скоро они поравняются и превратятся в два белых глаза в ночной темноте. Люди, застывшие на узкой прибрежной полосе, молча ожидали этого момента.

Огонек опять погрузился в волны, и Мэри различила над водой очертания корабля, его черные мачты и реи, вздымавший белые буруны нос. Корабль стремителыю приближался к сигнальному огню на скале. Так мотылек, влекомый пламенем сзечи, мчится навстречу своей погибели.

Мэри не могла больше вынести этого. Она вскочила на ноги и бросилась к берегу, крича и плача на бегу, размахивая над головой руками, стараясь перекричать шум моря и ветер, который, будто в насмешку, относил ее крик назад. Ее схватили и бросили на землю, вцепились руками в горло, принялись топтать и пинать ногами; руки скрутили за спиной и больно связали веревкой. На лицо ей накинули грубую мешковину, чтобы заглушить крики. Потом бросили лежать одну ничком на гальке в двадцати ярдах от волн. Она лежала совершенно беспомощная, крик застрял в ее горле.

Но вот воздух наполнили крики и вопли тех, кого она не смогла предостеречь. Разносимые ветром, они заглушали даже рев прибоя. Раздался оглушительный грохот врезавшегося в скалы огромного корабля. Разламываясь на части, деревянная громада издавала леденящий душу скрежет. Море отхлынуло. Но тут огромный вал, словно магнитом притягиваемый к берегу, вновь с грохотом обрушился на накренившийся корабль. Мэри увидела, как эта черная махина, словно огромная черепаха, опрокинулась набок, мачты надломились, как спички, лопнули и беспомощно повисли снасти. К скользкому борту прильнули маленькие черные точки. Они липли к деревянным обломкам, цеплялись за концы канатов. В последний раз корабль взмыл на волне и, содрогнувшись, раскололся надвое. Одна за другой черные точки сваливались в кипящую пучину моря, беспомощные и безжизненные.

У Мэри потемнело в глазах. Дурнота подступила к горлу. Прижавшись лицом к гальке, она зажмурилась.

Разбойники встрепенулись. Кончилось томительное ожидание и бездействие. Они носились по берегу, визжали и вопили, вконец обезумев и потеряв человеческий облик. Забыв всякую осторожность, они по пояс заходили в бурлящее море, хватали разбухшие, качавшиеся на волнах вещи, которые приливом прибивало к берегу. Они дрались и грызлись между собой, как дикие звери. Некоторые разделись догола, не обращая внимания на холод, лишь бы не упустить добычу. Они возбужденно перекликались, ссорились, вырывали вещи друг у друга. Кто-то разжег у подножия скалы костер. Несмотря на моросивший дождь, он горел сильно и ярко. Добычу выволакивали на сушу и складывали в кучу около костра. Огонь озарил весь берег, залил его ярко-желтым светом, высветил суетящиеся черные фигуры людей, захваченных своей страшной работой.

На берег выбросило первый труп. Море пощадило его лицо и тело. Злодеи окружили его и принялись обшаривать карманы, стаскивать одежду, срывать с рук кольца. Сняв с мертвеца все до последней нитки, они оставили его лежать на спине среди прибитого приливом мусора.

Неизвестно, как они работали раньше, но этой ночью бандиты действовали лихорадочно и суматошно, хватая все, что попадалось под руку. Каждый старался для себя. В пьяном угаре, одурев и обезумев от привалившей удачи, они напоминали собак, дерущихся за добычу у ног своего хозяина -- владельца трактира. Его затея увенчалась успехом, он был их царь и Бог. Они послушно следовали за ним, когда, раздевшись, он бросался под волны, не обращая внимания на поток воды, стекавший с его густых волос на лицо. Среди них он казался гигантом.

Начинался отлив. Море опустело; стало еще холоднее. Огонь, горевший на вершине скалистого утеса, потускнел. Он по-прежнему приплясывал на ветру и кривлялся, как старый шут, сыгравший злую шутку. Небо посветлело, бросив серый отблеск на воду. Поначалу разбойники, занятые добычей, не замечали наступления рассвета. Джосс Мерлин первым поднял вверх голову, глубоко втянул воздух и повернулся, внимательно оглядывая совсем уже четкие контуры скал. Он крикнул, приказывая всем замолчать, и указал рукой на небо.

На миг грабители заколебались, с сожалением посматривая на обломки корабля, которые покачивались на волнах, словно еще надеясь на спасение. Затем, как по команде, они повернулись и молча побежали к лощине. В утреннем свете их лица выглядели серыми и испуганными. Они слишком замешкались и увлеклись добычей. Рассвет наступил быстро и неожиданно, грозя изобличить преступников. Мир пробуждался ото сна, власть ночи кончилась.

Джосс Мерлин стянул с Мэри мешковину и рывком поднял ее на ноги. Поняв, что она совсем ослабела и не может держаться на ногах, он в ярости выругался, поглядывая на скалы, которые с каждой минутой становились все светлее. Затем наклонился, ибо она вновь опустилась на землю, поднял ее и взвалил как мешок себе на плечи. Голова Мэри болталась, руки безжизненно повисли. Джосс сильно сдавил ей ободранный бок, и боль распространилась по всему ее застывшему от сырости и холода телу. Так он бежал с ней по прибрежной полосе до спуска в лощину. Его сообщники в панике уже забрасывали последние тюки на спины ожидавших их трех лошадей. Их движения были поспешными и неловкими, вели они себя как невменяемые. Трактирщик же, от волнения вдруг совершенно протрезвев, не менее беспорядочно командовал ими, громко чертыхаясь и бранясь через слово.

Карета застряла в песке еще при въезде в лощину, и все попытки вытянуть ее ни к чему не привели. Это непредвиденное осложнение лишь усилило панику. Кое-кто полез вверх по тропе, забыв обо всем -- только бы унести ноги. Дневной свет был их врагом, укрыться от него легче было в одиночку -- залечь где-нибудь в канаве среди зарослей колючего кустарника, а не толпиться на дороге. На побережье, где все друг друга знают, любому покажется подозрительной большая группа незнакомцев, тогда как какой-нибудь одинокий браконьер или бродяга-цыган может незаметно пройти и скрыться от чужих глаз.