Сергей Серванкос - Ненависть

Тем временем мой натюрморт был готов, я ещё несколько раз полюбовался делом рук своих и стал собирать этюдник. За окном сияли фонари, словно светлячки, и ночной город отдыхал от дневной суеты и многообразия красок.

Мне не спалось. В голове роились мысли вокруг этого странного дела, возвращая к событиям вчерашнего дня. Слова Маркеловны о страшной секте и Сергея о том, что Львов стал еговистом, заставили задуматься о религии.

Я с детства воспитывался, как атеист, поэтому мысли о Боге меня бесили; что-то в них было старое, заплесневелое и безграмотное. Не понимал я людей, веривших в эту чушь о любящем Создателе, как в это можно верить образованному человеку, глядя на то, что творится вокруг. Каждый день сталкиваясь с человеческой жестокостью, жадностью и изощрённостью, я считал, что Бога нет или, если и есть Создатель, он просто холодный разум лишённый всяких чувств.

О еговистах я впервые услышал ещё в детдоме. Был у нас там один мальчишка из такой семьи; родителей отправили в колонию за агитацию, а его – к нам. Помню, мне порой его было жаль: все издевались над ним, дразнили, часто устраивали тёмную, а он поплачет и дальше верит в своего Бога. Один случай особенно запомнился.

Было это на уроке пения. Мы разучивали новую песню к новогоднему празднику, а Лёха (так его звали) отказывался её петь. Учителем по пению у нас был бывший старшина военного оркестра. Все у нас его дразнили Костылем, потому что он ходил с протезом: ему на фронте ногу взрывом оторвало. Мужик он был строгий, чуть что не так, мог так по башке указкой зарядить, что искры из глаз летели. Так вот, Лёшка ему: «Не буду петь про Деда Мороза, давайте я другую песню выучу про зиму». Тот, естественно, на дыбы: «А я говорю: будешь!» Лёха ни в какую, тогда Костыль схватил его за ухо и выволок из класса. Потом мы узнали, что он заставил сектанта зубной щёткой туалет чистить, но петь Лёха про Деда Мороза так и не стал.

После этого случая мы Лёху зауважали и стали меньше его доставать из-за веры, да и парнем он оказался неплохим. Жаль, что родители втемяшили ему в башку эту дурь о Боге! Что с ним потом стало, я не знаю, кажется, в тюрьму попал за отказ служить в армии.

Ладно, это пацан, но Ромка-то как в эту секту угодил? Не понимаю. Умнейший мужик, таких сыскарей, как он, раз, два и обчёлся. Может, крыша поехала, тогда он вполне мог это дельце состряпать, с его умом и опытом это раз плюнуть.

Так за думами я и уснул под утро. Будильник разбудил меня ровно в шесть. За окном уже рассвело, озорные солнечные зайчики вовсю скакали по занавескам и потолку. Быстро позавтракав, я поехал в управление. Через полчаса я уже шёл по коридору нашей конторы и думал о Львове, неожиданный оклик прервал мои мысли.

– Андрей Игоревич, зайдите к нам, пожалуйста! – Шурочка стояла возле открытой двери в лабораторию экспертов.

– Шурочка, неужели я дожил до этого дня? – игриво воскликнул я.

– До какого? – удивлённо заморгала Шурочка накрашенными ресницами.

– Как до какого? До светлого и долгожданного: самая красивая женщина нашего унылого заведения приглашает меня на аудиенцию!

– Вынуждена вас огорчить, Андрей Игоревич, это Фёдр Кузьмич вас приглашает, он услышал ваш голос в коридоре и попросил меня позвать вас.

– Вы разбили моё сердце, – театрально сказал я и вошёл в кабинет.

– Здорово, Андрюха! – пробасил Федот, когда я протянул ему руку. – Не знаю, поможет это твоему делу или нет, но предсмертная записка была напечатана заранее и не на хозяйском принтере, а на чьём-то ещё. У Львова струйник стоит, а эту на лазерном печатали. И вот ещё что. Смотри, на обратной стороне какой-то стишок напечатан. Сам решай, касается он дела или нет. На копию записки и стишка.

Я взял протянутый листок и прочитал:

– Месяц ехать до вокзала,

там квартира тайной стала,

так и этак поверни,

душу грешную спаси.

– Что за хрень? Странно, заранее пишут записку и не смотрят, что на ней с другой стороны? А принтер хоть тот же?

– Нет. Этот стишок на струйнике отпечатан, причём почти со стопроцентной уверенностью могу сказать, что это принтер из кабинета убитого. Возможно, убийца хотел создать вид спонтанности. Решил старик застрелиться, схватил первый пропавший под руку листок.

– Возможно, ты прав, Федот. Получается, убитый должен писать стихи, и об этом должны многие знать. По крайней мере, тот, кто его убил, знал точно. Спасибо, Федот, твоя дотошность опять очень помогла. Про другой принтер – это очень важная деталь!

Выйдя из лаборатории, я прошёл по лестнице на второй этаж в свой кабинет. Серёга уже грел чайник и резал колбасу для бутерброда (он часто завтракал в кабинете), Петя сидел за своим столом и перебирал какие-то бумаги.

– Что, Серёга, сегодня тебя опять выперли без завтрака, либо муж очередной пассии неожиданно из командировки вернулся? – сказал я, переглянувшись с Петей. Мы заулыбались.

– Смийтеся, смийтеся, бисовы диты! – буркнул Кузьмин и, откусив смачный кусок бутерброда, стал аппетитно жевать.

– Здорово, Дон Жуан! Смотри, когда-нибудь в одних трусах в управление прибежишь, говорю тебе: доведут тебя твои бабы! – мы поздоровались, потом я подошёл к Пете и поздоровался с ним.

– Здравствуйте, Андрей Игоревич! – Петя отложил бумаги, достал свой блокнот и оживлённо затараторил. – Знаете, оказывается, убитый был крутым мужиком. Во-первых, полковник ФСБ, уже о чём-то говорит! Я в их конторе справлялся, говорят, специалист высочайшего класса. Тогда почему уволили, спрашиваю, мнутся, мол, сам попросился на пенсию, устал, здоровье стало подводить. Я узнавал, со здоровьем полный порядок. И к тому же его знакомые говорят, что он сильно расстраивался из-за увольнения. Во-вторых, герой. Участвовал в Афганской и Чеченской кампаниях и везде получал правительственные награды (опять же, именное оружие от командования). И, в-третьих, он ещё и поэт – две книжки со стихами выпустил (не в моём вкусе, но так ничего).

– Спасибо, Холмс, про стишки – очень кстати, а что про жену накопал?

– Тоже не без талантов женщина, когда-то была подающей большие надежды пианисткой, закончила консерваторию с отличием, но, когда вышла замуж и забеременела, всё оставила и стала домохозяйкой. Года два назад у неё обнаружили рак, много лечилась, но ничего не помогало. Если бы не убийство, то через пару недель сама бы умерла, по словам врачей.

– А у тебя, Дон Жуан, что по Львовым младшим?

– Да, в общем, ничего особенного, – жуя бутерброд и запивая его чаем, сказал Сергей.

– Совсем ничего? Расскажи хоть это ничего.

– То, что было до ухода из органов, рассказывать не буду: ты лучше меня знаешь, а вот после – большие перемены у него. Я уже говорил о секте, так вот, в девяносто пятом Львов крестился у них, потом – его жена, через два года дочь умерла после аварии. Кстати, жена у него – красавица, бывшая певица, из богатой семьи, дочь известного стоматолога. Короче, упакована по высшему разряду, мечта поэта! Львов знал, кого в жёны брать, говорят, это его папенька его за неё сосватал.