Мария Шенбрунн-Амор - Дар шаха

Кир несколько секунд обдумывал сказанное.

– Хм. Отдаю должное вашей фантазии. Квантовый скачок.

– Не такой уж квантовый. – Пришлось вкратце изложить историю семьи, последние события и напомнить о череде подозрительных смертей в иранской общине. – Со всеми этими людьми у меня одно общее: все мы как-то связаны с династией Пехлеви. Разве не похоже, что кто-то охотится за вывезенными шахским семейством деньгами? Допустим, иранские спецслужбы, ВЕВАК или как их там, ошибочно решили, что моя семья тоже была из числа приближенных к шаху и пользовалась его доверием. Они вскрыли квартиру и украли семейный архив, чтобы поискать, нет ли в бумагах какой-либо информации о тайных счетах шаха Пехлеви.

– А она там имеется?

– Нет, конечно. Откуда?

– Так посмотрят и бросят. Из чего здесь делать кино?

– Кино делать не надо. Но странность в том, что они не бросают. Они продолжают упорно преследовать меня.

В глазах Кира зажегся озорной огонек. Он оттолкнул кресло от стола, закинул волосатую лодыжку правой ноги на колено левой. Как полагается элегантному мужчине, он был без носков, но в лоферах Гуччи.

– Ага. Преступники идут по ошибочному следу. Или еще лучше: след настоящий, но вы сами об этом не подозреваете. Очень, очень неплохая идея. И пусть ВЕВАК все время перебегает дорогу агентам Моссада, которые пытаются помешать Ирану создать ядерное оружие. Пусть они вас похитят, – произнес он мечтательно. – Тогда получится что-то вроде пилотного эпизода «Родины»: вы возвращаетесь в Штаты, и никто не знает, чей вы шпион!

– Э, лучше не надо. Меня бы как раз сильно успокоило, если бы оказалось, что все агенты Ирана в Америке – только выдумки сценаристов, а в действительности такое никогда не случается.

– Хм. – Кир обвел рукой свой офис. – Когда вы в Лос-Анджелесе говорите о действительности, что вы имеете в виду? Что здесь, по-вашему, могущественнее, богаче, перспективнее и сильнее влияет на человечество, чем так называемые выдумки сценаристов?

– Знаете, я как раз очень надеюсь, что аналитики ВЕВАКа не обладают фантазией сценаристов Голливуда. Все наши связи с семейством персидских шахов остались в далеком прошлом. Я обычный врач, не имеющий никакого отношения к Ирану. Я на фарси слова не могу сказать.

Сценарист придирчиво оглядел меня.

– Что касается фарси, вас можно натаскать или продублировать. А вы непременно видите в этой роли самого себя? Впрочем, некоторое сходство с Джейсоном Льюисом можно уловить. И мне нравится, как у вас рефлекторно поджимается левый угол рта, когда вы нервничаете. А с русским акцентом вы умеете говорить? В любом случае необходимо удостовериться, что вы вообще способны играть. – Побарабанил пальцами по папкам, продолжая разглядывать меня. Вздохнул: – На одном русском акценте сегодня далеко не уедешь. Если вы, конечно, не хотите на всю жизнь застрять в амплуа нового русского, выпадающего мертвым из шкафа.

– Не хочу! Но боюсь им оказаться. – Теперь я и сам с раздражением заметил, что поджал угол рта. – И не могу понять: почему я? Ведь довольно легко убедиться, что никаких миллиардов у меня нет и никогда не было.

– Может, есть, но вы просто об этом не знаете. Скажем, они лежат себе где-то на Кайманах на ваше имя, и сведения об этом зашифрованы в каких-нибудь оставшихся от ваших предков письмах или завещаниях. – Задумался, устало потирая переносицу. – Хорошо бы к концу первой серии кому-нибудь отрубили голову.

Я вздрогнул.

– Давайте Реза-хану, а?

– Реза-хану? – Кир на секунду воздел глаза к потолку и тут же отбросил эту идею решительным взмахом руки. Идея упала и покатилась, подобно отрубленной голове. – Нет-нет, это вы уже сбиваетесь на абсурд. Низкий юмор Бората давно пассе. Лучше вот этому русскому полковнику, о котором вы рассказали, другу вашего прадеда.

– Его голову и так уже разнесло выстрелом!

Я понял, что столкнулся с владельцем гораздо более богатого криминального воображения, чем мое. На прощание Кир тепло потряс мне руку.

– Продумайте все это детально до конца и присылайте. Нам постоянно нужны толковые идеи. Поверьте, все хорошо придуманное непременно станет явью.

– Явью – это на экране?

– Ну да. А где еще может полностью воплотиться действительность?

Вечером я не удержался, погуглил этого Джейсона Льюиса. Особого сходства не уловил. На всех фотографиях этот Льюис или улыбался в объектив, или с вызовом смотрел в упор. Оно и понятно, актеру и модели приходится стараться для зрителя. А я могу позволить себе роскошь быть мрачным и не работать на публику. Утром во время бритья я уловил в зеркале эту ехидную ухмылку, понравившуюся продюсеру, и решил, что от нее точно пора отвыкать.

Уже без особых надежд договорился встретиться с вдовой Фаршида Мехди, подрядчика, который свалился со строящегося небоскреба.

Роскошная вилла Ясмин Мехди, как и мой собственный дом, как каждый второй дом в Лос-Анджелесе, состояла из стеклянных поверхностей с небесными сводами и водными гладями, отражающимися в них; разве что ее особняк соотносился с моим в масштабе десять к одному. Дверь открыл мажордом и проводил в мраморную гостиную. На диване размером с Иран сидела худая пожилая женщина с моложавым и словно замороженным лицом. Иссиня-черные волосы покрывал яркий платок.

– Так это вы знакомый моего дорогого доктора Ансари? – Придирчиво оглядела меня, едва заметно приподняв тонкие дуги подрисованных бровей. – А вы и в самом деле так хороши собой, как он уверял!

Я почувствовал себя Пипом перед мисс Хэвишем.

– Миссис Мехди…

– Мадам. Называйте меня просто мадам Мехди.

– Мадам Мехди, спасибо, что согласились встретиться со мной.

Мажордом внес поднос со сладостями и двумя маленькими стеклянными стаканами темного благоуханного чая.

– Доктор Ансари просил за вас, а я ни в чем не могу отказать дорогому доктору. Он сказал, что ваша семья верно служила семейству Пехлеви. Мы тоже всегда были среди самых близких им людей. Мы должны поддерживать друг друга в изгнании и несчастье. Расскажите мне о вашей семье.

Я постарался не смущаться ее откровенным разглядыванием.

– Мой прадед когда-то был врачом отца шаха Мохаммеда Пехлеви.

Мадам Мехди кивнула:

– И не только его. Врачом последнего каджарского шаха тоже. И создал в Тегеране госпиталь для сирот.

– Да вы о моем прадеде все знаете лучше меня, мадам Мехди. Дед мой, Михаил, хоть и родился и вырос в Тегеране, уже в 1950-х годах переехал в Европу. Он был журналистом. В 1969-м дед вернулся в Тегеран, но не прижился и через год вернулся обратно в Мюнхен на радио «Свобода».

– Так дед никак не был связан с династией Пехлеви?

– Никак. Он скончался в 1991-м. А мой отец, Артем, родился уже не в Иране, а в Вене в 1957 году. В Иране отец прожил только вот этот один 1969 год. Ему было двенадцать лет, и он учился в лицее Рази.