Илья Деревянко - Хроники майора Корсакова. Том 2. Книга первая

– Не обижайся, Дима, но ты ассоциируешься у девочки с той кровавой бойней в студии, и общаться вам нельзя! – решительно заявила Богатырева вчера утром, еще в клинике.

– Да на фига она мне сдалась?!! – страстно прошептал я в ответ. – Рядом с тобой эту соплячку даже не заметно. Вот ты, солнышко, другое дело!!! Может, поохраняешь меня по ночам?!

От данного предложения Клавдия отказалась, сославшись на пункт второй приказа шефа: «Не оставлять свидетельницу ни на минуту». Однако заметно подобрела. Кокетливо улыбнулась и в виде компенсации за отказ охотно исполнила две маленькие просьбы: 1. Смоталась ко мне на квартиру и привезла оттуда запасной «ПСС» и боевой нож. 2. Рассказала последние новости по делу «Унесенных ветром», которых я был напрочь лишен, валяясь на больничной койке под бдительным присмотром доктора Королева (старого приятеля Кирилла Альбертовича). Новости отличались полнотой и достоверностью, но оптимизма не внушали.

Все «охотники» и ликвидаторы, которых удалось опознать, официально числились умершими год или полтора назад. Более того, ни у кого из них не осталось живых родственников в Н-ске. Их смерть мнимая, или реальная, наступила вскоре после первоначальной «кончины» основных фигурантов. Отдаленную родню некоторых убийц удалось отыскать лишь в самых глухих уголках России. Но те люди (допрошенные с применением психотропных препаратов) совершенно ничего не знали. Правда, одного ликвидатора, как вы помните, «омеговцы» захватили живым. Будучи уколот пентоналом, он добросовестно сдал Куратора их группы – некоего Козловского Эдуарда Семеновича (очевидно, это о нем говорил умирающий Порожняк) и даже припомнил номер мобильного телефона. Куратора быстро выследили, хотели арестовать, но когда за ним приехали, Козловский был уже мертв. Аналогичная картина наблюдалась и на улице Алябьева. Спешно отправленные туда оперативники обнаружили на подскладе кучу свежих трупов (руководства и рядовых работников). А также издевательскую надпись краской на мониторе испорченного компьютера: «Поздравляем! Вы, как всегда, вовремя!»

Столь молниеносная реакция Синдиката (особенно во втором случае) могла объясняться, по мнению Рябова, только предательством внутри Конторы! Теперь насчет свидетелей попытки похищения Гаврилова. Тут сложилась весьма странная ситуация! Людмилу Емельянову Синдикат пытался уничтожить, не считаясь с потерями. Валерий Иванович Мохов бесследно исчез еще до прибытия наших сотрудников. А вот на художника Макарова ни разу никто не покушался! Хотя именно он являлся наиболее ценным свидетелем. Нарисованные им портреты четырех охотников за людьми стали первой реальной зацепкой в деле «Унесенных ветром». (Между тем как «Блондинка» и «Пенсионер» дали второстепенные, малозначимые показания.) Получалось, что Синдикат яростно гробит «пешек», а «ферзя» почему-то не трогает. Ну, разве не дурдом?!!

Послышался легкий стук в дверь.

– Открыто, – лениво отозвался я.

В палату вошла Клавдия в коротком халатике, зазывно качнула бедрами, положила на тумбочку кобуру с пистолетом и, не дожидаясь приглашения, присела на край кровати.

– Ты чего? – удивился я.

– М-р-р!

– А как же свидетельница, которую нельзя ни на минуту…

– К ней муж приехал. Тоже студент, – с улыбкой перебила Богатырева. – Ну а дальше… Гм! Мы ведь не имеем права вмешиваться в интимную жизнь граждан! Короче, по просьбе Людмилы я заперла их на ключ до утра. А сама решила тебя «поохранять», как ты вчера просил. Или уже передумал?! – длинные ресницы обиженно затрепетали.

– Ар-р-р!!! – плотоядно зарычал я, сдирая с нее халатик…

Я был мертв и лежал в цинковом гробу посреди обугленных развалин одного из грозненских заводов, который мы брали штурмом в январе 1995 года. Вокруг толпилось множество хмурых людей в штатском с цветами в руках. Играла траурная музыка. А рядом с гробом стоял командир взвода лейтенант Серебряков (погибший в конце войны от пули снайпера) и гневно орал: «Ты идиот, Корсаков! Непроходимый тупица! Учили тебя, учили, да без толку! Это ж надо додуматься: обменял автомат на кулек карамелек, слопал их, запил водкой и завалился спать на минном поле. Кретин! Мы тебя потом три дня по кусочкам собирали. Хотя знаешь, Корсаков, такого дерьмового бойца, как ты, и не жаль вовсе!!!»

Я попробовал возразить лейтенанту, что не менял автомат на карамельки, и он на самом деле подо мной в гробу спрятан, однако взводный не желал выслушивать никаких оправданий и продолжал сыпать обидными ругательствами. Неожиданно от толпы отделилась светловолосая девушка со смутно знакомым лицом и бросила мне на грудь букет ярко-красных гвоздик. Я открыл рот, собираясь поблагодарить ее за участие, но не успел. Гвоздики вдруг превратились в ядовитых змей и принялись больно жалить меня в темя. А в дальнем углу, прямо из воздуха возник бородатый чеченский пулеметчик, злобно оскалился и навел дуло «ПКМ» [9] Пулемет Калашникова модернизированный. в спины ничего не подозревающим людям.

– Тревога!!! Ложись!!! – отчаянно захрипел я и… проснулся.

Сквозь прозрачные тюлевые занавески в палату проникал бледный свет луны. Ветер-дебошир уже стих, и в наступившей тишине были слышны слабые, сдавленные звуки, доносившиеся из номера за стеной. Где расположились Людмила с мужем. Но они совсем не походили на любовную возню! Скорее…

– Клава, проснись! – достав из-под подушки пистолет с ножом и начиная торопливо одеваться, шепнул я.

– Хватит, Дима. У меня уж сил нет, – сонно пробормотала Богатырева, отворачиваясь к стене.

– Подъем, дура! У нас «гости»! – разозлился я. – Вернее, у твоей подзащитной!

– Что-о-о?!! – грациозным прыжком тигрицы она мгновенно очутилась на ногах и ловко сцапала свою кобуру. Ее пышные волосы разметались по спине. Высокая грудь бурно вздымалась, а в красивых глазах читалось жгучее желание кого-нибудь пристрелить.

– Тише, тише, – урезонил я боевую подругу. – Не шуми, халат набрось, сними оружие с предохранителя…

– Как они туда проникли? – одними губами спросила Клавдия.

– Пес их знает, – пожал плечами я. – После разберемся. В общем, так, я войду к Емельяновым через лоджию, ты – контролируй коридор. Только поосторожнее, не высовывайся.

– Но…

– Приказы не обсуждаются, капитан! – свирепо прошипел я. – Выполнять! И смотри у меня, без самодеятельности! – с этими словами я отодвинул щеколду и на цыпочках вышел в ночной холод. Стекло на соседней двери зияло ровно вырезанным квадратом, а сама дверь была немного приоткрыта. Изнутри доносились уже знакомые мне звуки. Теперь гораздо более громкие. «Ворота и вход в жилой корпус под усиленной охраной. А они – леском, через забор. Стекло – аккуратно резаком. Те голубки небось и не услышали спросонья», – подумал я, бесшумно перешагнул невысокую перегородку и заглянул в палату. Людмила с мужем (пухлым мальчишкой лет двадцати) лежали голышом поперек кровати: со связанными руками, с заклеенными скотчем ртами и жалобно мычали. От них исходили чуть ли не физически ощутимые, волны дикого ужаса. Напротив, спиной ко мне, стояли три мужика с пистолетами в руках и возбужденно перешептывались. Внимательно прислушавшись, я разобрал фрагменты разговора: «…все, рассказал. Мочим и сваливаем. Петли я приготовил!.. Погодь, смотри какая сладень… Ага, и пацана заодно… чем добру пропадать?! Ладно, уболтали, ставь обоих ра… А ты будешь?…..рту пристроюсь. Гы!»