Алексей и Ольга Ракитины - Скопец

– А вы не допускаете мысли, что Соковников испытывал в последние месяцы финансовые трудности?

– Ну что вы, нет!

– Почему так уверенно отвечаете? – тут же переспросил Шумилов.

Доктор неожиданно засмеялся:

– Вы благодарный слушатель, Алексей Иванович, так расспрашиваете о человеке не только вам незнакомом, но и умершем… Скоро вы будете знать Соковникова лучше, чем многие из тех, кто явился сегодня за его наследством…

Гессе примолк надолго, задумчиво пропустил пару-тройку затяжек, наслаждаясь вкусом табака. Убедившись в том, что Шумилов терпеливо ждёт ответа на заданный вопрос, заговорил:

– Видите ли, Николай Назарович мне рассказывал, как живал в прежние времена, каким был гурманом, какое вино пил. Разумеется, самое лучшее, за ценой не стоял, вернее, просто на неё не смотрел. Осётров ему везли с Волги живыми, в специальных аквариумах, представляете, специально для Николая Назаровича! Ананасы в любое время года, померанцы, клубника… Такой человек, даже если бы потерял бОльшую часть денег, скажем, в каких-то неудачных операциях, то просто-напросто продал бы городской дом и эту громадную пустующую дачу, слишком большую для одного человека, снял бы удобную городскую квартиру, комнат, эдак, на двенадцать… поумерил бы, конечно, свои траты, но не опустился бы до ежедневного кваса с пшённой или гречневой кашей. Кто в России ест гречневую кашу? Солдаты, да каторжане! Вот вы бы как поступили? Неужели бы сели на хлеб да воду? И при этом содержали громадный городской дом и дачу, и плюс к этому – выезд и большой штат прислуги? А ещё был поразивший меня случай: года полтора назад он мне пожаловался на мозоли на пальцах рук, говорит, дайте мазь какую-нибудь или примочку – сил нет, болит зело. И знаете, отчего эти мозоли образовалась?

– Знаю, купоны отрезал, – ответил Шумилов.

– О-о, я вижу, вы не теряли времени даром и многое успели узнать о Николае Назаровиче, – улыбнулся Гессе. – И в самом деле, мозоли образовались от ножниц! Купоны с облигаций внутреннего займа собственноручно отрезал, дабы в банк свезти и доход по ним получить. Он говорил, что как начинал резать купоны с самого утра, так до вечера с ними и возился, пальцы потом хоть отрубай и выбрасывай, так болели. Шутка ли, пять или семь тысяч купонов отрезать, попробуйте-ка сами на досуге!

– Да уж, работка, – согласился Шумилов. – Где б только сыскать пять или семь тысяч казначейских облигаций!

– То-то и оно, Алексей Иванович… Он не раз сетовал, что ему совестно по этим облигациям ещё и выигрыши получать. Билеты-то у него целыми сериями были закуплены, номера шли по порядку, хоть на один номер из сотни обязательно выигрыш выпадет. Были выигрыши и по пять рублей, а были и по пятьсот. Вот и подумайте, каков должен быть доход и ещё выигрыши по этим бумагам. Как же все эти миллионы можно было прожить при его образе жизни? При квасе да кашке на завтрак? Это раньше он тратился на всякие забавы – то запруды на озере устраивал и карпа зеркального разводил – но не для продажи, а так, чтоб гостей удивить; то лошадьми увлекался, скачками; то голубей разводил редких… Но всё это у него было ненадолго, всё ему быстро приедалось. Какой-то он был такой… без огонька, что ли? Всё как-то не по-настоящему. Меценатствовал, жертвовал на театр, на Валааме церковь построил, пятьдесят тысяч вложил… Мне потом рассказывал, что настоятель монастыря, игумен Дамаскин хотел у него ещё денег выпросить. А Николай Назарович возмутился, дескать, я вам что, дойная корова?

– В самом деле? – изумился Шумилов. – То есть Соковников и с монахами разругался?

– Да, представьте себе. Под конец жизни он рассорился со всеми, я же об этом вам и толкую. Думаю, тут сработала его подозрительность – он в каждом видел желающего поиметь что-то от его капиталов.

– И чем же закончилась его Валаамская история?

– В общем, обиделся Николай Назарович на настоятеля и более никогда уже на Валаам не ездил. И получилось, что увлечений у него под конец жизни никаких не осталось. Ни религиозная вера, ни меценатство – ничто в последние годы жизни уже не интересовало Соковникова. Спрашивается, куда же можно было потратить прорву валившихся на него денег? Пока что нашли у него всего двадцать восемь рублей. Честно скажу, как-то мне это кажется подозрительным. Как же это он мог жить без наличных? – доктор Гессе задумался на несколько мгновений. – Может, правда, завтра отыщутся, а то уж больно странно. Он мне за вызов меньше пятидесяти рублей никогда не давал.

Следующим утром – тридцатого августа 1880 года – Шумилов проснулся от топота ног людей, сновавших вверх и вниз по скрипучей лестнице в конце коридора. Насколько мог судить Алексей, по этой лестнице можно было попасть либо в мансарду, либо на чердак. Было ещё довольно рано, около семи часов, а потому казалось странным, что кто-то затеял в такое время беготню.

Несколько минут Алексей Иванович прислушивался к странной активности за дверью, наконец, услышав чью-то тяжеловесную поступь в коридоре где-то совсем рядом, быстро вскочил, натянул брюки и вышел из комнаты. Оказалось, что управляющий Селивёрстов выносил из дому свои вещи – какие-то узлы, в которых угадывались ватные лоскутные одеяла и скрученные подушки, коробки, небольшой сундучок, похожий на матросский рундук. Всё это разнокалиберное добро подавалось с чердака и выносилось через небольшую дверь в торце дома, очевидно, там стоял экипаж. В погрузке принимали участие двое слуг и Базаров. Тяжеловесная поступь, как оказалось, принадлежала самому Селивёрстову, обутому в тяжёлые окованные сапоги. Управляющий как раз прошёл мимо двери Шумилова и увидев, что тот вышел из комнаты, извинился:

– Простите, господин юрист, коли разбудил.

– Ничего страшного. Я уж подумал, не пожар ли часом? Вы никак съезжаете?

– Именно-с.

– Что так? – Шумилов действительно этому удивился.

– Барин помер, что же мне теперь тут делать? Подыщу себе новое место. Но сегодня непременно приеду, дабы узнать про новое завещание. Признаюсь, я жду толику от милостей Николая Назаровича.

– А скажите, вы присутствовали при составлении его последнего завещания?

– Д я под ним даже подписывался. Кроме меня акт засвидетельствовал доктор Гессе. Лакей… ну, то есть камердинер Владимир, – управляющий кивком указал на Базарова, – тоже там находился и все видел.

Шумилов вернулся в свою комнату, но уснуть более не смог. Поворочавшись в кровати какое-то время, решил, что пора подниматься окончательно. Без четверти восемь он вышел к завтраку, но оказалось, что поспешил и некоторое время ему пришлось провести за чтением вчерашних газет.

Постепенно собрались остальные обитатели дома. Василий Соковников выглядел подавленным и вялым, вероятно, давало себя знать давешнее недомогание. Надежда Аркадиевна, напротив, оказалась на удивление свежа и призналась, что ей отлично спалось минувшей ночью. Доктор, как и накануне, оставался равнодушно-корректным; более всего его интересовало состояние здоровья Василия Александровича.