Галина Романова - Рыжая-бесстыжая

А с другой – этот вот молодой мужчина, умело ласкающий ее сейчас глазами. И отмахнуться от него будет совсем непросто.

– Забудь о нем, Настена, – тихо и даже с каким-то смирением в голосе попросил Филон.

– О ком? – попыталась прикинуться она непонимающей, хотя была поймана с поличным – мысли ее действительно были заняты Атамановым.

– Забудь… Он не сможет сделать тебя счастливой, поверь.

– А кто сможет? Ты? – вырвалось у нее горестное, и перед глазами замелькали невеселые картинки ее недавнего замужества.

– Я смогу! Я не тороплю тебя. Понимаю, что тебе нелегко. Если потребуешь, я даже от дел отойду, – выпалил он на подъеме, но, поняв, что погорячился, быстренько поправился: – То есть никаких разборок, один голый бизнес, и все!

– Но я же не люблю тебя, – искренне удивилась Настя его напористости. – Неужели с этим можно смириться? Я совсем тебя не люблю.

– А его?! – Глаза его по-рысьи прищурились, и сам он стал похож на огромную взъерошенную кошку. – А его любишь?!

Она немного помолчала. Тщательно подняла пласт за пластом залежи своих эмоциональных ископаемых и, не обнаружив там ничего, кроме того, что обнаружила, честно ответила:

– Наверное, да…

Первое сентября…

Белые банты. Кружевные блузки. Море гладиолусов, георгинов. Чуть меньше роз и гвоздик. Толчея на школьном дворе. Шум, гам, хохот. Еще веселые и беззаботные лица школьников. Удовлетворенные и снисходительные взгляды учителей.

Настя крутила головой, силясь обнаружить в толпе окруживших ее пятиклассников новенькую девочку, которую привели сегодня в ее класс.

Нет, эти бесенята, определенно, сведут ее в могилу. Ну разве можно всем разом говорить и смеяться?! Нет бы по очереди, с чувством, толком, расстановкой. Ох уж эти дети…

Безнадежно махнув на все рукой: на прыгающего возле них фотографа, силящегося выстроить ее детей в одну шеренгу, на оттоптанные носы новых туфель, надетых по случаю праздника (а этот день для нее всегда был праздником), на то, что она наверняка безнадежно испортила свой кремовый костюм, прижав к себе огромную охапку цветов, она тихонько обронила:

– Идемте в класс, ребята.

Удивительно, начни она орать, это был бы глас вопиющего в пустыне. А сказала тихо, едва ли не шепотом – наступила тишина, и дети, похватав ранцы и пакеты с тетрадями, понеслись по школьному коридору в кабинет русского языка и литературы. Тут и девочка новенькая с длинными тугими косичками нашлась. Она стояла чуть в стороне и с робкой улыбкой наблюдала за беснованием новоиспеченных пятиклассников. И костюм удалось рассмотреть, и никаких пятен на нем не обнаружилось. И туфли целыми оказались. И вообще – все было хорошо.

Классный час пролетел незаметно. Еще быстрее – маленькое спонтанное совещание в директорском кабинете, закончившееся чаепитием с бутылочкой изумительного французского вина. И на порог школы с перевешивающим ее в одну сторону букетом Настя вышла уже к обеду.

Пройдя аллеей, она совсем уже было собралась нырнуть в дверь черного хода супермаркета, что вставал на пути огромным бетонно-стеклянным монстром, как откуда-то из-под руки вывернулась успевшая порядком поднадоесть физиономия филоновского водителя.

– Ну чего тебе опять? – скорбно поджала она губы.

– Велено доставить домой. – Парень белозубо улыбнулся и, заметив ее нахмуренные брови, поспешил успокоить: – Да нет, не пугайтесь. К вам домой, не к нему. Тяжело вам, наверное. Цветов много…

Но там, куда ее препроводил прилипчивый водила, цветов оказалось куда больше. Настя ошалело крутила головой, блуждая по квартире своей покойной тетки, и все никак не могла взять в толк: куда же подевалась Маргарита Николаевна? Не далее как три часа назад она покинула хрущобу на улице Фестивальной, привычно сунувшись в квартиру соседа и так же привычно откатившись от запертой двери. Все ее вещи оставались за закрытой дверью квартиры под номером семьдесят семь. Каким же преинтереснейшим образом ее диван перекочевал сюда? А новый, почти не вытоптанный ковер… А кастрюли, а тарелки… Даже чахлая традесканция, которую она тщетно пыталась вернуть к жизни, и та торчала на подоконнике. Хотя конкурировать с охапками гвоздично-хризантемной композиции, расположившейся в расставленных повсюду корзинах, это жалкое растение, конечно, не могло.

Видя ее замешательство, Толян (так звали водителя) шмыгнул носом и затараторил:

– Мое дело, конечно, маленькое, но Филон велел передать, что это вам типа компенсации за моральный ущерб. Во! Так точно и сказал!

– А где же Маргарита Николаевна? – все никак не могла уняться Настя, устало опускаясь на диван и сдвигая с ног тесные туфли. – Куда ее-то дели? В одну камеру с сыночком или к Нинке подселили? Так она вроде ни при чем была…

– А ее попросили переехать по прежнему месту жительства.

– И она согласилась? – недоверчиво сморщила Настя носик.

– Ну, Филон, он это… умеет убеждать, одним словом. Она уже и бумаги все подписала. Так что документ на хату получишь на днях. – Он, забывшись, сбился на «ты» и смущенно заизвинялся.

– Да ладно тебе, Толик. – Настя лишь махнула рукой, все еще ошарашенно поводя глазами вокруг себя. – И когда только успели… Все перетащить, все расставить. Как любят говорить мои ученики: офонареть можно!..

В последующие два дня, выпавшие на субботу с воскресеньем, ей без устали преподносили сюрпризы. Сначала Маргарита Николаевна, явившаяся с извинениями и тортом. Потом Филон с поздравлениями, букетом и тортом, размеры которого раза в четыре превышали свекрухин. Потом ученики, пробегавшие мимо и решившие навестить училку. И если первую Настя выставила за дверь без комментариев, со вторым постаралась быть вежливо-отстраненной, то третьим была откровенно рада. Ребятня излазила вдоль и поперек ее четырехкомнатные хоромы. Их хохот и гвалт наверняка не понравились соседям, о чем свидетельствовал откровенно неприязненный взгляд соседки по площадке, но Насте было наплевать. С ними она отдыхала и душой, и сердцем, поскольку первая продолжала жить в состоянии тревожного ожидания, а второе, не переставая, кровоточило.

Антона, ее милой половины их безумной парочки с улицы Фестивальной («с улицы Грез», как изволила однажды выразиться ее бывшая подруга Нинка Калачева), так никто до сих пор и не видел.

Прошло более двух недель с того момента, как он покинул дом Филона. Но квартира его по-прежнему пустовала. А старенькая «Мазда», припаркованная Настей у мусорных бачков возле черного хода, стояла бесхозной и невостребованной. Он словно испарился. Никто и ничего о нем не слышал. Настя даже начала исподтишка наблюдать за Филоном: уж не его ли рук это дело. Собственно, этим и объяснялась ее настороженность при общении с ним. Но тот лишь отрицательно мотал головой, приводя ей сотню доводов, из которых явственно вырисовывалась его непричастность к исчезновению Атаманова.