Иван Сербин - Гилгул

– Подожди меня здесь, – попросил тот. – Я хочу сказать несколько слов Цесонии.

– Поторопись, – предупредил Кимвр. – До заседания Сената осталось не так много времени. Каска вышел в соседнюю залу. Цесония, сидя на ложе, просматривала свитки из домашней библиотеки. Каска подошел ближе, поддернув хитон, опустился на колено и склонил голову. Женщина отложила свиток и молча посмотрела на него.

– Я иду, – сказал он тихо. Она протянула руку и положила ладонь на его голову.

– Ты выглядишь сейчас, как воин перед битвой, – задумчиво сказала женщина.

– Так оно и есть, – ответил Каска негромко. – Ты даже не представляешь, насколько близка к истине.

– Ты убьешь его? – спросила она еще тише, чтобы не слышал гость.

– Я собираюсь сделать это, – ответил Каска.

– Если Кесарь умрет сегодня, – твердо сказала женщина, – я стану твоей рабыней.

– Мне не нужна рабыня, – улыбнулся Каска, поднимая голову и глядя ей в глаза. – Я люблю свою жену. Цесония наклонилась и легко, одним касанием, поцеловала его в губы.

– Пойди и убей его, – попросила она. – Не ради меня. Просто пойди и убей. Кесарь заслуживает смерти.

– Я знаю, – ответил Каска, поднимаясь с колена.

– Избавь народ Рима от чудовища. Каска прошел в комнату, где хранились кираса, шлем, оружие, взял боевой нож и спрятал его в складках тоги. Когда он вышел в гостевую залу, Кимвр, нервничая, расхаживал от двери до ложа и обратно.

– Хвала Богам, – воскликнул он. – Я думал, ты не вернешься.

– Пойдем, – кивнул Каска. Они вышли на улицу».

08 часов 18 минут Ему пришлось провести ночь в камере для временно задержанных. Он даже умудрился покемарить пару часов, хотя вряд ли кто-нибудь назвал бы это нормальным отдыхом. Свет не выключался сутки напролет. Двое небритых «сокамерников» бурчали что-то в углу, косо поглядывая на Сашу. Очень хотелось вытянуть ноги, но мешали скованные за спиной руки – на спину не повернуться, а на боку неудобно. К тому же камера не отапливалась и холод стоял жуткий. Когда утром щелкнул замок, открылась дверь и молоденький лейтенант громко объявил в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь: «Товкай, на выход», Саша испытал настоящее облегчение. В коридоре было тепло, и он с удовольствием выпрямил плечи, стараясь отогреться на сутки вперед. На лестнице пахло табаком, и Саше сразу же нестерпимо захотелось курить. Они поднялись на нужный этаж и направились… Ну да, ошибки быть не могло. К кабинету Кости. Вот уж кого Саше сейчас хотелось видеть меньше всего, так это старого друга. Однако его личные симпатии и антипатии абсолютно никого не интересовали. Лейтенант ввел Сашу в кабинет, отрапортовал:

– Товарищ капитан, задержанный доставлен.

– Хорошо, лейтенант. Свободен, – равнодушно отозвался тот.

– Так точно.

– Видишь, Сашук, какой бардак, – сказал Костя, когда за лейтенантом закрылась дверь. – Переезжать собираюсь, в новый кабинет. Бардак действительно имел место. На столе стопкой были сложены папки, лежали какие-то бумаги, самые разные предметы в пластиковых прозрачных пакетах с бирками, начиная от авторучек, заканчивая… на него Саша обратил внимание сразу, как только вошел, охотничий нож «Гербер», модель «6969».

– Вот, – озабоченно продолжал Костя, – подумал: чего тянуть? Друг ты мне, в конце концов, или нет? Чего тебя по камерам зря мурыжить? Закончим, а потом уж и перееду. С чистой совестью, как говорится.

– С чистой совестью, говоришь? Саша хотел усмехнуться саркастически, но не смог. Мышцы лица все еще отказывались повиноваться. Он и говорил так, словно рот был набит кашей. Невнятно, глухо, едва шевеля рассеченными губами.

– Ага, Саш, с чистой, – на «голубом глазу» ответил Костя. – Кристально. – Он присел, посмотрел на Сашу. – А ты чего стоишь-то? Садись, не стесняйся. Садись. – Саша сел. Спина ныла, и стоять, конечно, было тяжело. – А ты чего это уселся-то? – тут же спросил оперативник. – Тут тебе, друг ситный, не санаторий. – Саша послушно поднялся. – Вот и постой. На пользу пойдет. Саша разлепил запекшиеся губы.

– Я требую отвод, – произнес он. Губы мгновенно потрескались, и на них выступили капельки крови. – Ты – мой знакомый и не можешь объективно вести следствие. Еще я требую адвоката и доктора.

– Ну требуй, требуй, – махнул рукой Костя. – Как закончишь требовать – скажи. А докторов мы тебе предоставим. Скоро и в большом количестве. – Он принялся рыться в вещах, разложенных по столу, не переставая, однако, говорить: – И насчет моей объективности – это ты зря сомневаешься. Необъективное следствие – это когда знакомый тебя выгораживает. А я-то тебя по знакомству сажать буду. Курить хочешь? Ах, да, я и забыл, ты же бросил. Может, попить хочешь или поесть? Так ты скажи, у нас же не бериевские застенки. У нас демократия теперь. Можно просить все, что хочешь. Так что ты проси, а я посижу пока, передохну. Не хочешь, что ли? – спросил он с деланным удивлением после минутного Сашиного молчания. – Значит, отметим в протоколе, что от еды отказался. Зря, Саш. Это, к твоему сведению, нарушение внутреннего режима. Пятнадцать суток ШИЗО. Придется сообщить начальству, когда в «Матроску» тебя повезем. Мол, склонен к нарушению режима. – Костя откинулся на стуле, с любопытством уставился на приятеля. – Я ведь тебя сразу раскусил. Вот когда ты насчет ножа сказал, в Склифе, тут-то я и понял: «Что-то с тобой не так». Больно много ты знаешь. Как носил убийца нож, какой нож. И насчет второго Юрьевича тоже хорошо придумал. Как бишь его… Далуия? Я ведь не поленился, навел справочки. Далуия Леонид Юрьевич по указанному в паспорте адресу не проживал и не проживает. Это ведь ты был, верно? Я так сразу и понял. А уж когда ты убил гражданина Якунина, тут бы и тупой догадался: женщины – твоих рук дело.

– Андрея Якунина? – спросил Саша. – Я его не убивал. Он покончил жизнь самоубийством.

– Нет, друг мой. Самоубийством здесь и не пахнет. Хочешь, расскажу, как все было? Якунин приехал к тебе вечером за книгой. В разговоре он понял, что ты – того. – Костя покрутил пальцем у виска. – Псих. И даже записал в блокнот, очевидно, пока ты отходил. Но ты, Сашук, успел-таки заметить, как он убирал блокнот в карман. Когда Якунин вышел от тебя, ты направился следом, догнал возле парка и удавил, набросив на шею петлю. Потом повесил на брючном ремне, пытаясь создать видимость самоубийства. Скажешь, не так было?

– В кого ты превратился, – прошептал Саша.

– Понятно. Короче, давать чистосердечные показания мы не желаем.

– Я не убивал его.

– Ну да, конечно. Я тебе верю. Кстати, – Костя порылся в стопке, вытащил бумагу. – Вот заключение судебных медиков о том, что Якунин был убит.

– Если его убил я, почему же вы обнаружили записную книжку?