Иван Сербин - Черная акула

– Вот и все, – спокойно улыбнулся Саликов. – Завтра обнаружится, что сейф в кабинете Максима Леонидовича пытались взломать, а Алексей Николаевич Семенов подвергся нападению прямо в больнице и только по чистой случайности остался жив. Проскурин прищурился.

– Ну, а если вы изначально не собирались продавать технику, тогда на кой черт все это: пожар, взрыв поезда, мы, документы, которые вы нам, как выяснилось, подсунули, вся эта бодяга с Алексеем? Зачем вообще понадобилось похищать самолеты и танки?

– Щукин совершил ряд ошибок, как я уже говорил, – пояснил Саликов. – Не сегодня-завтра Петр Иванович вылетит из мягкого кресла, а следом скорее всего полетим и мы. Меня, как и вас, Валерий Викторович, вовсе не прельщает перспектива коротать остаток дней своих где-нибудь на краю света. В моем возрасте сложно менять устоявшиеся привычки. И я не собираюсь делать этого только потому, что так решил какой-то чинуша. Пусть даже очень большого ранга. Хочется спокойно дожить свой век в маленькой стране, власти которой не ставят себя выше закона и лояльны к людям, имеющим крупную сумму на текущем счете в местном банке.

– Насколько я понял, самолеты вы взрываете, танки тоже.

– Все правильно, – подтвердил Саликов.

– Тогда откуда появится эта самая «крупная сумма»?

– Хороший вопрос. Что называется, по существу. В наши планы не входит объяснение реальной подоплеки этой истории кому бы то ни было, однако нет смысла держать ее в секрете от вас. Когда бы операция с самолетами и бронетехникой завершилась благополучно, – а это, поверьте мне, можно было устроить достаточно легко, – нам перепали бы только крохи, несмотря на то, что практически всю работу проделали именно мы, я и Борис Львович. И основной риск, кстати, тоже лежал на нас. Как вы понимаете, остаток жизни я провел бы в страхе из-за того, что правда данной операции когда-нибудь раскроется. Поймите меня правильно: я боюсь не правосудия, – глупо бояться того, чего нет, – а людей, наделенных достаточной властью, чтобы использовать в собственных целях созданный ими же кастет, который мы все по какой-то нелепейшей причине упрямо именуем сводом законов. Для подобного страха у меня есть тысячи оснований. Например, понадобится устроить громкий процесс, дабы спустить на тормозах свои собственные не слишком благопристойные дела. Или определенному лицу в преддверии выборов захочется повысить общественный рейтинг. Поверьте, подобные вещи случаются сплошь и рядом. История с похищением самолетов и бронетехники способна вызвать достаточно большой резонанс.

– Это верно, – буркнул Максим.

– К тому моменту ни я, ни Борис Львович, ни Петр Иванович, никто из людей, так или иначе причастных к данной операции, уже не имел бы какого-либо веса. Нас использовали бы в качестве мальчиков для битья. Щукину скорее всего позволили бы выйти сухим из воды, а вот мне – нет. Вздумай я сказать хоть слово в свою защиту, и меня тут же упекут в тюрьму или психиатрическую клинику. А кого обрадует общество заключенных, равно как и веселая компания слюнявых идиотов?

– Ну еще бы, – усмехнулся майор, – из тебя, Леха, на зоне классного «петуха» сделали бы.

– Не надо опускаться до хамства, Валерий Викторович, – поморщился Саликов. – Во-первых, вам не идет, а во-вторых, вывести меня из себя при помощи подобных реплик довольно сложно. Итак, мне не хочется оказаться в тюрьме или под надзором санитаров только потому, что когда-то в прошлом я был вынужден оказать ряд услуг власть имущим. Борису Львовичу, как вы понимаете, этого не хочется тоже. Его ребята, по совести говоря, устали сидеть без работы из-за горстки идиотов от власти. Каждый из них – профессионал высочайшей квалификации. Кстати, куда более высокой, чем у вас, Валерий Викторович.

– Смотри-ка, у этого выродка хватает наглости о совести вспоминать, – хмыкнул Проскурин, поплотнее сжимая в кармане клинок.

– Короче говоря, – продолжал Саликов все так же спокойно, не обращая внимания на колкости Проскурина, – нам необходимо создать видимость того, что операция по продаже самолетов сорвалась, и это совершенно не противоречит истине. Состоится другая – по продаже трех вертолетов «КА-50».

…Алексей уперся ладонями в колени, поднялся и вздохнул. Он ощущал глубокую, до самого дна души, опустошенность и тупое, вялое отчаяние. Вероятно, это было связано с пережитым шоком, пониманием того, что мир, показавшийся вдруг надежным и даже отчасти безопасным, в реальности напоминал травяной домик. Легкого дуновения оказалось достаточно для того, чтобы Алексей вновь почувствовал себя незащищенным и одиноким. За стеной топотали, орали, ругались матом. Вот послышался возмущенный вопль Маринки-стервозы: «Вы что тут!..» И тут же смолк, сменившись испуганно-растерянным: «Ой!» Во дворе уже выла пожарная сирена, весело мелькали на голых ветвях тополей синие сполохи. Алексей безразлично посмотрел на дышащий холодом оконный проем с торчащими кривыми осколками, на фотографии, рассыпавшиеся по полу, и медленно пошел по палате, наклоняясь, подбирая карточки, складывая их аккуратной стопкой. Это почему-то казалось безумно важным, необходимым. В распахнутую дверь пролезла больнично-синяя пижама и громко поинтересовалась:

– Че случилось-то? Алексей нагнулся, поднял очередную карточку и в этот момент вдруг понял, какую именно странность уловил его взгляд на отличных, предельно четких, профессиональных снимках.

– Слышь, мужик, я тебя спрашиваю, – сообщила «пижама».

– Пошел на х…! – рявкнул Алексей, не отрывая взгляда от фотографий. По какой-то невероятной, роковой случайности два снимка, лежавшие в стопке отдельно один от другого, падая, легли рядом, коснувшись кромками. На первом был запечатлен электровоз, два вагона и стальная мачта, увенчанная мощным прожектором, позади – едва различимое ограждение, голые деревья и одинокий голубовато-желтый месяц за полупрозрачной серой тучкой. На втором – стальная эстакада со стоящим наверху «Т-80», болтающаяся в воздухе коробка вагона-рефрижератора и острая стрела крана над ней. В ослепительно белом пятне света толпились люди, справа от закрываемой платформы торчал хвост впереди стоящего вагона, а на заднем плане – высокая сосна. Алексей приложил карточки одну к другой. Так и есть! Номер вагона, стоящего сразу за электровозом, совпадал с номером на коробке рефрижератора, покачивающейся в воздухе. Тут 44976552 и там 44976552! Это не мог быть один и тот же вагон. Но не могло существовать и двух вагонов с одинаковым номером! Теоретически – можно допустить, но практически, да еще в одном составе!.. Алексей прочел номер на втором от электровоза вагоне – 86159113 – и принялся перебирать карточки. Вот! Есть! 86159113. Две пары вагонов-близнецов. Подобное невозможно, если только… Озарение было моментальным и ярким, словно вспышка молнии. А ведь на снимках не весь состав. Двойников может оказаться и больше. Алексей сунул фотографии в карман пижамы, суматошно осмотрелся, надумав, шагнул к окну, вытащил из рамы кривой, как турецкий ятаган, осколок и ринулся к двери. В коридоре толпился народ. Рассматривали трупы. С изумлением, с интересом, с ужасом. У лифта маячили серебристо-серые фигуры пожарных и согнутая, рыдающая, дрожащая – Маринки. Алексей быстро протиснулся сквозь толпу и направился к холлу. Пожарные заметили его, повернулись лицом к пошатывающейся, всклокоченной фигуре с острым, похожим на нож осколком в руке, шагнули вперед, закрывая Маринку, оставляя стервозу за спинами. О чем они думали? Наверное, о том, что какой-то парень из больных спятил, съехал, крышей попер. На полпути от палаты до лифта Алексей свернул на лестничную площадку и побежал вниз, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Он представлял себе, как суетятся наверху повелители огня, и это заставляло его бежать еще быстрее. На первом этаже народу тоже хватало. У входа толпились санитары, пара медицинских сестер, врач, трое или четверо милиционеров и опять же пожарные. На стенах фойе часто, словно вспышки стробоскопа, мелькали голубые всполохи маячков. Один из патрульных милиционеров что-то бубнил в рацию, кивая головой. Вот он начал оборачиваться, и Алексей понял, что ищут именно его. Эх, надо было спрятать осколок, да теперь уж поздно. Маринка скорее всего уже стукнула пожарникам о странном пациенте. Дура болтливая. Алексей прошмыгнул через коридор, нырнул в первую попавшуюся дверь и оказался в ординаторской. Времени на раздумья не было. Возможно, ему следовало сообщить о Проскурине и полковнике милиционерам, но что бы это дало? Если люди Саликова схватили Валеру и этого… Максима, то приезд патрульных мог послужить для них сигналом тревоги. Обоих заложников убили бы. И патрульных скорее всего тоже… За дверью тяжело прогромыхали торопливые шаги, хлопнула дверь, ведущая на лестницу, и все стихло. Алексей быстро подошел к окну, подергал шпингалеты. Слава богу, тут у рабочих хватило ума не замазывать их краской. Обе створки распахнулись, и в ординаторскую ворвался холодный ночной воздух. Алексей спрыгнул на покатую ледяную полосу, тянущуюся вдоль всей стены корпуса, быстро сунул руку с зажатым в ней осколком за пазуху и, ссутулившись, пошел к крыльцу, старательно сохраняя равновесие. Не доходя пары метров до ярко-желтого прямоугольника двери, он свернул и быстро зашагал к патрульным «Жигулям», каждую секунду ожидая окрика. Однако если его и заметили, то не обратили внимания. В салоне «жигуленка» дремал водитель – крепкий квадратный мужик в мышиной шинели. Алексей обогнул машину, резко дернул дверцу со стороны пассажирского сиденья и нырнул внутрь. Патрульный лениво приоткрыл глаза, начал поворачивать голову, намереваясь спросить «Какого хрена?», но подавился собственным вопросом, когда зазубренное острие кривого осколка ледяным холодом обожгло тщательно выбритое горло. Не теряя времени, Алексей навалился на водителя всем весом, расстегнул замок кобуры, висящей на боку патрульного, и выхватил тяжеленький тупорылый «ПМ». Странно, он-то думал, что милиция давно уже вместо пистолетов бутерброды таскает, и полез так, проверить для очистки совести. Патрульный все еще ничего не понимал, смотрел с изумлением, забавно лупая глазами.