Анастасия Валеева - На крючке

– Да, – с трагическим пафосом выдохнул Браницкий. – А вы, собственно, по какому поводу? – вдруг перешел она будничный тон.

– По поводу Галкиной, – небрежно сказала Яна, искоса наблюдая за лицом Браницкого.

– Но милиция уже допросила нас, – он с недоумением смотрел на Яну.

– Я провожу собственное расследование, – сдержанно улыбнулась Яна, – и мне, Лев Сигизмундович, нужна ваша помощь.

– Да-да? – удивленно протянул он.

– Вам ведь известно больше, чем вы рассказали. Я пришла выслушать вас. Ради памяти этого полного задора существа, которое, увы, больше не будет пленять нас, скажите, что вы знаете об убийстве? – Яна была почти безучастна.

– Вы издеваетесь! – издал возглас возмущения Браницкий.

Его лицо из белого стало пергаментно-серым, морщин сразу прибавилось, он погас.

– Отнюдь. Я просто призываю вас быть верным вашим чувствам. Вы ведь питали к Галкиной чувства?

– В первый раз вы мне показались более деликатной, утонченной, нежной… – разочарованно вздохнул Браницкий, с оскорбленным видом уставившись в окно.

– Вы читаете Рютбефа? – с неожиданным подъемом воскликнула Яна, удовлетворенная тем, что видит перед собой книгу, явленную ей в видении, – это редкий случай…

Во время разговора она продолжала разбирать бумаги и вскоре наткнулась на знакомый том. Браницкий состроил горестную мину и процитировал:

– «…il sont sans misericorde, et sans pitie, sans charite ni tendresse».

– Как красиво звучит! – улыбнулась Яна.

– «Ни сострадания в них нет, ни жалости, ни милосердия, ни мягкости», – перевел Браницкий.

– Я немного знаю французский, – иронически посмотрела на Льва Сигизмундовича Яна. – Думаю, сейчас не тот случай, чтобы цитировать Рютбефа. Давайте вернемся к прозе бытия. Где вы были в прошлое воскресенье между пятью и семью часами вечера?

– У себя в квартире, – вздохнул Браницкий. – Может, переберемся в гостиную?

Яна кивнула. Они снова сели в кресла.

– И ничего не слышали?

– Нет, – решительно произнес Браницкий.

– Я уверена, что вам известно что-то об убийстве, – Яна вперила в него пристальный взор.

– Вы меня подозреваете? – с вызовом спросил Браницкий.

– Пока нет, – невозмутимо ответила Яна, – просто прошу помочь. Я ведь экстрасенс, вы думаете, я просто так заинтересовалась вашим хобби? Я «видела» вас и Галкину в вашем загородном домике. И эту книгу, – Яна повернулась в сторону арки, – тоже видела. Была весна, вы рисовали обнаженную Женю, на столе лежал Рютбеф. У вас ведь есть дача?

– Есть, – озадаченно глядел на Яну Браницкий, – только что это доказывает? – собрался он.

– Ничего, но вы ведь любили Галкину и ревновали ее к Антону, поэтому и сказали в прошлый раз, что он ей не пара. Ведь так?

– Ну и? – в глазах Браницкого мелькнула тень презрительной насмешки.

– Что вы знаете об убийстве? – не унималась Яна.

– Послушайте, – поморщился Браницкий, но ему не дал закончить фразу телефон.

Он лихорадочным движением снял трубку.

– Да, – едва не крикнул он, – да… – его брови запрыгали, лицо исказила гримаса неудовольствия. – Нет… Подождите, я возьму трубку в спальне. Я отойду на минутку, – бросил он извиняющийся взгляд на Яну, – а вы тут трубочку положите, я крикну.

Яна кивнула. Браницкий исчез в коридоре, куда выходила дверь спальни. Здесь почему-то он воздержался от реализации архитектурной концепции Корбюзье. Он крикнул «кладите», и Яна положила трубку, после чего поднялась и, сгорая от любопытства, на цыпочках подошла к двери, за которой Браницкий с кем-то разговаривал по телефону.

– Нет, не сегодня, я устал. Завтра… давайте все завтра обсудим, – бубнил он, – и, может, завтра все и решим. Сколько? Ага, – он задумался на секунду. – Нет, я не могу вот так решиться. Да-да, хорошо.

Яна отпрянула от двери, услышав, что Лев Сигизмундович положил трубку. Она быстро вернулась в кресло и сделала вид, что разглядывает свой маникюр.

– Извините, – виновато улыбнулся Браницкий. – Не успел приехать, а уже требуют… Коллега с работы, – снова улыбнулся он.

Желание скрыть что-то, утаить придавало его улыбке фальшивый, подобострастный оттенок.

– Лев Сигизмундович, я ведь все равно все узнаю, – покачала головой Яна.

– Узнавайте, – рассмеялся он, – как вы сказали, вы ведь – экстрасенс, вам и карты в руки!

– Ну что ж, – Яна поднялась, – спасибо. Насчет карт это вы точно подметили, хотя и случайно. Думаю, это не последняя наша встреча. Да, кстати, – придумала Яна последний ход, – я ведь вчера видение имела. Вы лежите с простреленной грудью на полу в вашем домике, у вас в руке пистолет… Глаза открыты, кровь растекается по ковру, быстро впитывается… Огромное красно-бурое пятно на желтовато-коричневом ковре. Поэтому я к вам и пришла.

Яна тяжело вздохнула, разыгрывая скорбное сожаление.

– Что-о-о?! – выпучил глаза Браницкий, – вы – колдунья… Бр-р-р… Бред какой-то… Типун вам на язык!

Яна иронично улыбнулась и вышла на лестничную площадку. Войдя в первое попавшееся кафе, она заказала кофе и достала из сумочки карты. У нее было такое ощущение, что она близко подобралась к разгадке. Пока готовился ее кофе, она попробовала поработать с картами. Перебрала все, но ни одна не отозвалась на ее мысленные усилия. Тогда Яна положила перед собой «Джокера», по-приятельски улыбнулась ему.

Эта улыбка, фамильярная и добродушная, напоминала жест пальцем, когда друг шутливо грозит другу, предупреждая, что так или иначе достанет его. «Джокер» требовал в два раза меньше усилий, чем работа с остальными картами, а потому у Яны была надежда, что он откликнется на ее призывы. Действительно, Яна почувствовала ладонью знакомое вибрирующее тепло. Она думала о Браницком, о том, кто ему звонил, вообще обо всей этой ситуации, которая, знала она глубинным внутренним чутьем, должна не сегодня-завтра окончательно проясниться.

И тут перед ее взором возникла та мифическая фигура в белой шляпе, которую она уже однажды «видела». В лимонно-желтом бикини, женщина стояла перед Яной вполоборота. Лицо женщины расплывалось. Она была одна, ее спутник куда-то исчез. Потом она сорвалась с места, легко, как птица понеслась к морю. Шляпа слетела с ее головы, светлые волосы высоко взметнулись, потом облепили лицо. Море призывно гремело разбивающимися о берег волнами. Это уже не был белый пляжный песок, под ногами женщины мелькнул каменный уступ, она сорвалась с места и, сгрупировавшись в воздухе как заядлый ныряльщик, прыгнула в воду. Ее тело, подобно метко пущенной стреле, пробило лазурную мишень бухты и почти неслышно вошло в глубину. Тело скользило вниз бесконечное время, не натыкаясь ни на какое препятствие. Бесчисленное количество пузырьков, подобно шлейфу, который не волочится сзади, а, поднятый ветром, овевает фигуру, держали темный силуэт в плотном кольце, все время заново образовываясь и расходясь в разные стороны. Взрыхленная глубина вдруг отпрянула, словно гигантский пылесос-ураган неожиданно втянул в себя воду, и теперь перед Яной на ясной, чуть бледной небесной синеве, выглянувшей из-за сумбурно-влажных кулис, широко и густо круглились кроны деревьев. Плавно качаемые ветром, они точно шушукались, глядя с каким-то тихим удивлением на маленький дворик, где на крыльце, перед одноэтажным старым домом стояла одетая в голубые брюки и белые теннисные туфли женщина. На плече у нее висела вместительная сумка из плотной белой ткани, по которой плавными толстыми полосами шли зебристые оранжевые разводы. Незнакомка опять стояла к Яне спиной. Дверь дома открылась, женщина исчезла внутри.