Анастасия Валеева - Паутина

Многострадальная «шестерка» Руденко словно чувствовала настроение своих пассажиров: завелась сразу и безоговорочно и летела как ласточка. Правда, недолгие минуты пути все равно показались гадалке мучительно длинными.

Хорошо ли плохо ли, но приятели добрались до нужного адреса без происшествий и вскоре в предвкушении столь желанной развязки дела стояли перед дверью злополучной отправительницы телеграммы.

– Как ее звать-то? – высоко подняв брови и скривив рот, шепотом спросил Семен Семеныч, уже успев нажать на звонок.

– Лена, – торопливо ответила Милославская, – Елена Николаевна Щербатова.

В этот миг за дверью уже совсем близко послышались шаги. Три.

Семерки бойко подмигнул гадалке в знак солидарности. Она ответила едва заметной улыбкой.

Ключ поворачивался в скважине, и Яне становилось все тревожней и тревожней. Все вроде бы они с Семеном Семенычем продумали, однако успокоиться она не могла, хотя интуиция и подсказывала, что этот разговор должен закончиться успешно.

– Вы? – раздался удивленный возглас Елены, снова увидевшей перед собой Милославскую.

Еще более недоуменно она оглядела Три Семерки. На Елене был надет ситцевый, в белый горох передник, о который она после нескольких мгновений замешательства торопливо вытерла влажные руки, а затем с уже знакомым гадалке радушием произнесла:

– Заходите, заходите. Что же за порогом стоять? Проходите, – Милославская с Руденко одновременно перешагнули порог, с трудом протиснувшись в проход, – Что опять? Что-то случилось? Что-то выяснилось?

– Не спешите, – не отвечая любезностью на любезность, сухо сказал Семен Семеныч, – сейчас все узнаете.

Он снял фуражку и, окинув взглядом комнаты, просматривающиеся от порога, заявил:

– Пройдемте сюда.

Комната, приглянувшаяся Руденко была небольшой, но очень уютной и светлой, и Елена со своей открытой улыбкой очень с ней гармонировала.

Она сняла передник, повесила его на дверную ручку и как-то несмело, словно не была хозяйкой в этой квартире, присела на краешек стула и вопросительно посмотрела на гадалку. Поднять глаза на Руденко медсестра, казалось, боялась.

– Мы вот с вами говорили-говорили, – с некоторым укором начала Яна, как бы отвечая на взгляд хозяйки, – но оказалось, что кое-что вы от меня утаили.

– Что? – наивно хлопая глазами, пролепетала Елена и по-ангельски скрестила на коленях лададони.

– Может быть, вы сами скажете, что именно – вмешался, кашлянув, Три Семерки, – Да, кстати, я не представился. Капитан милиции Семен Семеныч Руденко.

– Вижу, что капитан милиции, – снова расплывшись в добродушной улыбке протянула Лена.

– Хм, – усмехнулся Руденко, – И вас это не удивляет?

– Почему же не удивляет, – Елена замешкалась и опустила глаза, – я в недоумении.

– А мне показалось, вы как будто рады, – Семен Семеныч снова ядовито хихикнул, – Ну так вы не припомнили, о чем забыли замолвить словечко при разговоре с Яной Борисовной?

– Да я… Хм… Забыла? Кажется…

Щербатова не находила ответа на вопрос и выглядела настолько жалко, что Милославская прониклась к ней невольным сочувствием.

– Слово телеграмма вам ни о чем не говорит? – отчетливо проговорила гадалка.

– Телеграмма? – торопливо заговорила Елена, заливаясь краской, – По-моему, это слово всем знакомо.

– Только и всего? – настойчиво спросил Семен Семеныч.

– Да. А что вы еще хотели услышать? – казалось, Щербатова переходила в наступление. Милославская никак не могла раскусить ее: и верила и нет одновременно.

– Хотя бы о том, как вы, неизвестно зачем, отправляли телеграмму от имени бесследно исчезнувшей Ольги Сергеевны, сообщая о ее вполне удовлетворительной жизни.

Елена вдруг резко закрыла лицо ладонями. Через пару секунд послышались тихие всхлипывания. Руденко с Милославской удивленно переглянулись и решили подождать, что будет дальше. Щербатова около минуты просидела в той же позе, потом утерла слезы и тихо, но с вызовом проговорила:

– Посылала я эту телеграмму, посылала. Что вы еще хотите?

– Объяснений, – спокойно парировала гадалка.

Лицо Елены вдруг снова приняло растерянное и беззащитное выражение.

– Ольга Сергеевна, – стыдливо опустив глаза, заговорила она, – просила меня об этом, когда я еще ее обслуживала, в последние дни. Я в разговоре как-то обмолвилась, что хочу на почту зайти, узнать кое-что. Она и попросила. Говорит, отправь телеграмму, раз тебе по пути. Я согласилась, но обстоятельства изменились, и мне некогда было, и на почту я не пошла, а потом забыла о просьбе. А деньги-то вперед взяла! Потому и сходила, хотя и с опозданием. Совестно же…

Глаза Руденко и Милославской расширились от такого неожиданного ответа. Особенно была удивлена Яна. Она и огорчилась, и обрадовалась одновременно. С одной стороны, было досадно осознать, что пойманная уже рыбка оказалась обманным миражом. С другой стороны, она и сразу думала, что Елена совсем не похожа на преступницу, и приятно было получить подтверждение своим предположениям.

Три Семерки достал сигареты и закурил. Он сидел хмурый и ничего не говорил. Елена, часто дыша, смотрела на своих гостей, словно ища в их глазах поддержки. Внутреннее чутье, хотя многое ему сейчас противоречило, говорило гадалке, что не стоит показывать Щербатой своих чувств, а следует завершить разговор очень официально.

– Ну что ж, – ровно произнесла она, хотя ей это дорого стоило, – извините, что побеспокоили.

– Да я нет, ничего, – залепетала Елена.

– Работа у нас такая, – озлобленно произнес Руденко и тяжело поднялся со своего места.

Выпуская из ноздрей густые струи дыма, он широкими шагами зашагал к двери. Яна последовала за ним. Она кивком попрощалась с Щербатовой, лицо которой сияло чувством облегчения.

Выйдя на улицу, Семен Семеныч, не останавливаясь, перешел дорогу и направился к рассохшейся старой скамейке, приютившейся под кривой молодой березкой. Милославская ничего не спрашивала: знала, если Три Семерки молчит, его лучше не трогать: созревает для серьезного разговора.

Разместившись на скамейке, Руденко, затушил ботинком докуренную до самого фильтра сигарету и протяжно проговорил:

– Жаль, жаль, не ожидал я этого…

Следом Семен Семеныч поднял на Яну тоскливые глаза и без выражения ожидания ответа на вопрос, произнес:

– Почему так не везет-то? А? Яна Борисовна?

Гадалка в ответ промолчала. Она отчасти чувствовала то, же, что и приятель, но сознаваться ей в этом не хотелось, так как во что бы то ни стало, следовало идти вперед и только вперед, а минуты солидарного разочарования могли только затормозить процесс.

– Молчишь? – грустно улыбаясь, продолжал Три Семерки, – Знаю я, про что ты теперь думаешь. На карты, поди, свои надеешься.