Фридрих Незнанский - Журналист для Брежнева или смертельные игры

– Она ревет в своем кабинете, ждет тебя.

– А эти – Кунц и Раенко?

– В ординаторской. Там консилиум заседает. Я им сказал, что не выпущу их из больницы, пока они не приведут Белкина в себя. Но он уже наркоман, каждые два часа требует наркотики.

– А Хотулев?

Светлов развел руками:

– Исчез вчера утром. Скорей всего ринулся в Узбекистан, к Старику. Я бы хоть сейчас туда вылетел, но у меня был вчера разговор с Цвигуном в КГБ. Только это между нами. Он мне дал понять, что они сами занимаются переброской наркотиков за рубеж, это одна из самых прибыльных статей дохода валюты. Чем посылать каким-нибудь «Красным бригадам» доллары, проще передать им ящик опиума. Не зря «Голос Америки» сказал, что мы уже вышли по наркотикам на третье место в мире. Это только то, что яони язнают. Так вот всеми, кто нарушает эту государственную монополию, Цвигун и Цинев занимаются сами. Цвигун – внутри страны, Цинев – вне. Он мне сказал, что Хотулев и Гридасов теперь никуда не денутся, их уже ждут в Чаршанге.

– А Сысоев?

– А Сысоев прилетает из командировки послезавтра. Его ждет Маленина.

– Что же будем делать с Белкиным?

– Не знаю, мы ждали тебя.

– Хорошо, пошли в ординаторскую.

Ординаторская была при выходе из корпуса, на первом этаже. Мы прошли по длинному белому коридору второго этажа, мимо свежепокрашенных дверей палат для буйнопомешанных. Все в этой больнице напоминало тюрьму, только было выкрашено известкой в бело-сизый цвет, и в таких же бело-застиранных халатах с оборванными шнурками ходили здесь дюжие и небритые санитары-надзиратели. У лестницы была стойка КПП с металлической дверью, такая же проходная была на первом этаже при выходе во двор, а двор был окружен забором с колючей проволокой и вышками охраны. За забором был дачный поселок медперсонала – в замечательном сосновом лесу, с беседками, дорожками, резными заборчиками и всякого рода подсобным хозяйством – огородами и садами, созданными и обслуживаемыми тихопомешанными. Практически, спецбольница № 5 МВД СССР была чем-то вроде монастыря, где каста врачей превращала пациентов в тихопомешанных роботов.

В ординаторской четвертого отделения, практически арестованные Светловым, сидели все шесть лечащих врачей этого спецотделения для буйнопомешанных. Постоянно прикрытые защитой МВД, которое направляет сюда диссидентов, антисоветчиков и подлинных шизофреников и психов, безнаказанные в своей деятельности, неподконтрольные и поэтому обнаглевшие, сытые, раскормленные на натуральных овощах и фруктах, выращенных их же пациентами, они теперь прекрасно понимали, что их благополучие повисло на волоске. Засадить в психбольницу человека без ведома МВД, превратить ее в свою частную тюрьму было нарушением государственной монополии, непростительным преступлением. Конечно, они будут выгораживать себя, валить все на Хотулева, но я не собирался разговаривать с ними о том, как Белкин попал сюда и на каком основании они, специалисты, «лечили» здорового человека чудовищными дозами аминазина.

Я оглядел их испуганные лица и сказал:

– Подполковник Светлов уже посвятил вас в обстоятельства этого дела. У нас с вами есть три дня, чтобы привести этого журналиста в нормальное состояние. Я вам не гарантирую, что и после этого вы будете продолжать свою безмятежную работу, но если Белкин будет в состоянии поехать в Вену, это как-то скажется на вашей участи. Я вас слушаю.

Они молчали. Толстая баба в докторском халате с лицом гренадера и небритыми усами, отвернувшись, смотрела в окно. Остальные – три разновозрастные врачихи и два врача – молодой, лет тридцати альбинос и худой старик с прокуренной трубкой – сидели, потупившись.

– Это не детский сад, и в молчанки играть не будем, – резко сказал я.

– Я хочу знать: доступно ли это сегодня медицине – в два дня отучить наркомана от наркотиков. Напрягите свои мозги и вспомните, чему вас учили в институте и на всякого рода семинарах. Если нужно – мы отвезем его в больницу Склифосовского, в Кащенко, в Сербского. Где его могут привести в чувство? Я слушаю.

– Я не понимаю, что за тон? – взорвалась вдруг старая усатая баба-гренадер. – На каком основании вы так разговариваете? Мы тут выполняем свой долг! А то, что Хотулев занимался темными делами, так я давно сигнализировала…

– Как ваша фамилия? – спросил я.

– Моя фамилия Шпигель Элеонора Францевна, я секретарь партийной организации больницы!

– Вы мне не нужны, вы можете уйти.

– Что?! – возмутилась она.

– Я жду, когда вы уйдете.

Секретарь партийной организации психбольницы – такого я не слышал даже в армянских анекдотах! Хотя, конечно, здесь, как минимум, восемьдесят процентов врачей коммунисты и, значит, должна быть партийная организация.

Парторг психбольницы № 5 Элеонора Шпигель вскочила на своих толстых ногах, ее небритые усы встопорщились, лицо налилось краской:

– Вы… вы… вы…

Я ждал.

Командорской походкой она прошагала к двери.

– Я этого так не оставлю! Сопляк! – и дверь ординаторской хлопнула за ней так, что в стеклянных шкафчиках задребезжали какие-то склянки и бутылки.

– Продолжим, – сказал я.

– Я могу вам сказать, уважаемый, – сказал, кашлянув, старик с трубкой. – Это задача невыполнимая. То есть отучить от наркотиков можно, но не в такой срок. Практически, его нужно связать и на месяц приковать к койке, чтобы он не наложил на себя руки. Такие случаи бывают. В Бутырской тюрьме повесился диссидент Борисов, когда ему перестали колоть аминазин. Парню тоже было двадцать пять лет. Поэтому метод есть только один – связать, чтоб не буйствовал, и ждать, когда перемучается.

– Но ведь бывает, когда наркоманы сами бросают наркотики.

– Это крайне редко. Ну, только разве в стрессовых ситуациях.

– Например?

– Я не знаю. Ну, если бы война началась, эвакуация. Или роды. Но он не женщина.

– Как ваша фамилия?

– Моя фамилия Кунц. Это я настоял на назначении ему аминазина. А Хотулев хотел назначить сульфазин, это было бы еще хуже.

– А ничего не назначить вы ему не могли? – не удержался я.

– Уважаемый, мы для того и получаем людей, чтобы назначать, – он смотрел на меня открыто и просто, в упор. – Кто же знал, что он «левый»?

«Левый псих». Я подумал, что это неплохое название для фельетона в «Крокодиле» или «Комсомольской правде». Если бы вытащить Белкина из наркомании, он бы вполне мог написать что-нибудь в этом роде.

– Доктор Кунц, – прищурился я, сдерживая мелькнувшую в голове идею. – Если мы имеем дело с влюбчивым больным, очень влюбчивым – можем мы этим воспользоваться? Я, например, знаю историю, когда в Баку молодой наркоман, мальчишка, бросил колоться морфием, как только влюбился в одну рижскую девчонку.