Николай Андреев - Убейте прохожего!

Тяжело и протяжно вздохнув, Романов медленно вывел свою фамилию. Поставил дату и внизу добавил: «P.S.Я очень сожалею о случившемся».

– Ну вот! – довольно хмыкнул Коновалов. – Все бы так.

Действительно, подумал я, если бы все убийцы сами признавались в совершенных ими преступлениях, сами выносили себе суровые приговоры и сами честно отсиживали положенные сроки в построенных ими самими же тюрьмах, было бы просто замечательно… Другой вопрос, чем бы тогда занимался Коновалов.

Я посмотрел на него и решил, что он, вероятнее всего, стал бы преступником. Его внешность и манера поведения: скуластое лицо, колючие глаза, развязность, вызванная уверенностью в собственной силе и силе тех, кто стоит за ним, готовность скрутить в бараний рог любого, кто встанет на пути, в моем понимании одинаково подходили как под обобщенный портрет бандита, так и рядового опера, борющегося с этими самыми бандитами.

«Интересно, что заставило мальчика Борю Коновалова, стоявшего перед выбором „с кого делать жизнь свою“, выбрать ту, а не другую стезю?… Случай? Судьба?»

Не успел я над этим подумать, как Романов тихо, словно стесняясь своего голоса, спросил еще раз, действительно ли он держал нож в руках или в этом, как он выразился, «есть некая доля преувеличения».

Бедный Романов! Его вопрос был настолько пустым и глупым, а желание выиграть время настолько бесхитростным и наивным, что всем собравшимся в кабинете стало даже как-то неловко за него.

– Да какие тут могут быть преувеличения! – усмехнулся Коновалов. – Пять свидетелей готовы подтвердить, если хочешь.

Романов часто заморгал, видимо, пытаясь вспомнить, как он с ножом в руках встречал милицию.

– У меня просто в голове не укладывается, – пробормотал он. – Как я мог это сделать… не пойму.

Коновалов пожал плечами, дескать, с пьяными и не такое случается, и бросил взгляд на часы. Судя по проявленному им терпению, время для разговоров у него еще не вышло.

– Ну, хорошо.

Повернувшись в мою сторону, он сказал, чтобы я перестал стоять за порогом, подслушивать, а подошел и показал то, как Романов лежал на столе.

Я вошел в кабинет. Попросив поверенного освободить кресло, сел на его место. Левую руку положил на стол, голову – на руку, а правую руку опустил между широко расставленными ногами.

– Вот так, – сказал я. – А ножик лежал на столе в пяти сантиметрах от ладони.

Поблагодарив за помощь, Коновалов забрал со стола листок с признанием. Спросил, есть ли к нему еще какие вопросы. Вопросов не было. Тогда он похлопал Романова по спине и предложил собирать вещички.

Романов стал прощаться. Попросив у меня прощение за то, что стал невольным виновником несчастия, случившимся с моим дядей, он еще раз протяжно вздохнул и, опустив плечи, поплелся к двери. На ходу обернулся и, еще раз посмотрев на то, как я сижу, внезапно остановился.

– Что-то не так? – спросил я.

Романов вернулся к столу. Подумал три секунды и, ткнув пальцем в мою ладонь, сказал, что поскольку, по словам эксперта, убийство было совершено правой рукой, а нож, как видно из моей позы, лежал рядом с левой, убийцей был кто-то другой.

– Кто другой? – возмутился Коновалов. – Пушкин? Ты мне тут дурачка из себя не строй! Понял! Это ты убил Худобина! Ударил правой рукой, а потом переложил нож в левую. И всё! В чем проблема?

А проблема, как оказалось, заключалась в следующем. По словам Семеныча – эксперта-криминалиста, все отпечатки, оставленные на рукоятке ножа, принадлежали пальцам левой руки, что в моем понимании могло означать только одно: либо Константина убили другим ножом, либо Романов не был убийцей. Что касается ножа, то тут сомнений не возникло даже у милиционеров: кровь на лезвии безошибочно указывала на то, каким орудием было совершено преступление. А вот что касается Романова… Конечно, можно предположить, что, выпив бутылку коньяка, он хладнокровно зарезал человека правой рукой, потом аккуратно вытер нож, взял рукоятку в левую руку и тут же уснул. Но куда вероятней, на мой взгляд, выглядит другая версия. Кто-то вошел в кабинет дяди Толи, убил Константина, стер свои отпечатки пальцев с рукоятки ножа и вложил его в ладонь спящего Романова, не подумав или второпях не заметив, что ладонь левая.

Судя по тому, с какой злостью Коновалов посмотрел на Семеныча, мои предположения оказались верными.

– Поверьте! Я и вправду не убивал! – почувствовав перелом в настроении оперативника, воскликнул Романов. – Ведь я даже не присутствовал на дне рождении Виолетты!

– Какой еще Виолетты? – повернулся к нему капитан.

– Виолетты Анатольевны, покойной дочери хозяина дома Анатолия Николаевича Худобина!

Заговорив о семье Худобиных, Романов рассказал об анонимке, полученной дядей Толей за несколько дней до своей смерти, но, к сожалению, теперь уже утерянной, и о его посмертном послании наследникам. Выразив уверенность в том, что убийство Константина напрямую связано с событиями, произошедшими здесь, в Мыскино, четырнадцатого февраля, в день тридцатилетия Виолетты, он заключил, что, во-первых, Виолетту убил кто-то из ее родственников, бывших на дне рождения. Во-вторых, анонимку написал тоже кто-то из родственников, ставший свидетелем убийства. И в-третьих, после оглашения завещания убийца Виолетты обязательно постарается найти анонима раньше, чем тот решит заявить о себе.

– То есть ты хочешь сказать, что анонимку написал Константин Худобин? – перебил душеприказчика Коновалов.

Романов сказал, что говорить об этом рано. Нужны доказательства.

– Понятно. А кто именно присутствовал на дне рождения?

Вопрос, как я понял, был обращен ко мне.

– Кроме Виолетты и дяди Толи, – принялся перечислять я, – там были: Виктор – сын дяди Толи, Анечка – супруга Виктора, Константин – двоюродный брат Виктора, Максим Валерьянович Рыльский – шурин дяди Толи и моя бабушка Екатерина Николаевна Курочкина – родная сестра дяди Толи.

О себе я решил не упоминать: и так было понятно, что без моего участия там не обошлось.

– То есть те же, кто сегодня утром присутствовал при прочтении обращения Анатолия Николаевича к наследникам, – торопливо добавил Романов.

Коновалов согласно кивнул. Попросив подтвердить, что все перечисленные мной люди являются родственниками, повернулся лицом к Романову и спросил: кем он приходится убитому.

– Никем, – ответил Романов. – Я не родственник. Я исполнитель завещания Худобина-старшего, моего старого знакомого. По его просьбе я пришел сюда, чтобы зачитать наследникам последнюю волю и проследить за ее выполнением.

– Ты нотариус?

– Нет. Я – душеприказчик, или, другими словами, личный поверенный в делах о наследстве.

– У тебя и документ соответствующий имеется?