Николай Андреев - Убейте прохожего!

– Замечательно! – Коновалов оживился еще больше. – Я так понимаю, что вы выходили в то время, когда Рыльский спал, а Худобин был в туалете. Я прав?

– Не помню!

Бабушка отвернулась. Всем своим видом показывая, что более не намерена продолжать беседу, сложила руки на коленях и уставилась в окно.

– Ну что же, спасибо и на этом!

Коновалов довольно потер ладони. Добавил, что в связи с вновь открывшимися обстоятельствами вынужден сообщить собравшимся пренеприятное известие: ни у кого из нас, как он и предполагал с самого начала, алиби нет.

– Поэтому давайте продолжим наш разговор с начала. Итак… Константин Худобин вместе с Романовым около трех часов дня уединились в кабинете, попасть в который, повторюсь, можно только из зала, где Екатерина Николаевна, Рыльский, Виктор Худобин с женой и Игорь Курочкин смотрели телевизор. Дальше… Между тремя и тремя пятнадцатью Анна Худобина отправилась отдыхать в свою спальню. Следом за ней в три пятнадцать ушел Курочкин. Примерно в три тридцать Константин Худобин вышел в зал, взял коньяк, закуску, нож, которым его впоследствии убили, и вернулся обратно в кабинет. После этого Екатерина Николаевна поднялась к себе в комнату. Рыльский спал. Около пяти часов Анна спустилась в зал и, не найдя мужа, из чего мы можем установить примерное время, когда Виктор Худобин находился в туалете, кстати, расположенном тут же, в коридоре, зашла в кабинет, где первой обнаружила труп Константина Худобина… Я ничего не напутал? – обратился он с вопросом к Анечке.

Анечка в ответ всхлипнула. Отрицательно замотала головой и, опустив голову, снова заплакала.

Не меняя положения тела, сидящий в кресле Виктор повернул к жене лицо и попросил успокоиться.

Жена согласно кивнула и заплакала еще громче.

– Вот что мы с вами сделаем, – не обращая внимания на Анечку, продолжил Коновалов. – Проведем следственный эксперимент. Завтра, начиная с пятнадцати часов, повторим с точностью до минуты все ваши сегодняшние действия. Кто где сидел, кто что делал, кто куда ходил. И я уверяю вас, господа: после этого любое фальшивое алиби развалится аки карточный домик! Так что предлагаю, кому надо, оформить добровольное признание прямо сейчас – завтра будет поздно!

Последние два предложения Коновалов произнес с такой уверенностью, что я ему в очередной раз поверил: завтра мы узнаем имя убийцы.

На этом, возможно, события сегодняшнего дня и закончились бы, если бы не очередная выходка Виктора.

Не смирившись с тем, что человек, присутствовавший при убийстве его брата и даже на время признавшийся в нем, о чем я в двух словах успел сообщить родственникам, находится вне подозрений, встал и попросил минутку внимания.

– Вы знаете, кто это? – спросил он, протянув руку в сторону Романова.

– Поверенный в делах вашего отца, – ответил Коновалов.

– А еще?

– Вахтер в общежитии, насколько мне известно.

– А еще?

– Не знаю! Говорите!

Виктор многозначительно улыбнулся. Выдержал театральную паузу и сказал, что, по словам его покойного брата Константина, человека, как известно, весьма информированного в делах, касающихся негативных сторон жизни города, Романов тесно связан с местной мафией.

– Сам Романов, конечно, с кистенем по ночам не ходит, – добавил он, – возраст не тот, но вот научиться у своих дружков обращению с ножом, это, на мой взгляд, запросто!

Посмотрев на поверенного, Коновалов усмехнулся, видимо, представив, как тот в свободное от вахты время тренирует перекрестные удары ножом. Спросил у него: так ли это.

– Нет, не так, – ответил Романов. – Я действительно пару раз встречался с руководством самсоновских и белогорских группировок, но, уверяю вас, при встречах мы говорили исключительно о взаимоотношении этих группировок, об их внутренних проблемах, а вовсе не о том, как обращаться с холодным оружием.

В зале воцарилось тишина. Не стесняясь, все уставились на Романова с таким видом, будто хотели разглядеть в нем то, чего не замечали раньше.

«Видимо, мы сошли с ума, если допустили, чтобы человек, помогающий бандитам решать их грязные дела, сидел с нами за одним столом», – было написано на лицах моих родственников.

Прошептав чуть слышно: «Что б я сдох!», Коновалов, перейдя на «вы», попросил Романова сказать: кто он.

– Третейский судья?

Романов ответил, что на самом деле он больше поэт, чем вахтер, и уж, конечно, никому не судья.

– Ах, он еще и поэт! – засмеялся Виктор. – К штыку приравнял перо, а потом проткнул им горло Константина! Понимаю.

Вот так у нас всегда! Когда нечего сказать – надо осмеять, когда не над чем смеяться – опошлить, а затем насмешкой заткнуть собеседнику рот! Это по-нашему, по-худобински!.. Я посмотрел Виктору в глаза и понял, что он – единственный человек на свете, которого я искренне ненавижу. За эту манеру говорить; за всегдашнее высокомерие; за Анечку, несмышленую птичку, очарованную блеском золотой клетки; за нескрываемое презрение к тем, кто не может позволить себе купить в магазине товар, предварительно не поинтересовавшись его ценой; за всё то, чего у меня нет, а, главное, за предательское желание иметь всё это!

– Ты бы поэтов не трогал! – не выдержал я. – Они все-таки будут посильнее той девочки-восьмиклассницы! Могут и в пятак врезать!

– Заткнись! – рявкнул Виктор.

– Какой еще восьмиклассницы? – повернулся ко мне Коновалов.

– Той, которую он убил!

Виктор бросился на меня. Не успел я поднять руки и прикрыть подбородок, как получил удар в лицо…

Через пять секунд я уже встал. Утерся и сказал, что ту девочку, вполне возможно, Виктор ударил точно так же.

Не давая разгореться драке, бабушка, Анечка, Рыльский налетели на Виктора. Обхватили его с трех сторон и оттеснили в сторону.

Виктор отступил, но не сдался.

– Я еще вырву твой поганый язык! – пригрозил он мне.

В ответ я пообещал свернуть ему шею.

«Только, конечно, потренируюсь немного».

Удивительно, но ненависть к Виктору тут же пропала. Я, видимо, был настолько уверен в том, что обязательно выполню свое обещание, что этих слов оказалось достаточно для того, чтобы удовлетворить жажду мести.

Потрогав языком губы: нет ли крови, отряхнул брюки и в сопровождении Рыльского вернулся на свое место.

Минутой позже Виктор силами двух женщин был препровожден в дальнее от меня кресло, откуда в течение всего вечера бросал в мою сторону злые взгляды.

– Ну что, петушки, успокоились? – спросил Коновалов.

Я промолчал, а Виктор сказал, что успокоится только тогда, когда повстречает меня где-нибудь в темном переулке.

– Ну, раз успокоились, – пропустив угрозу мимо ушей, продолжил капитан, – тогда, может, расскажете мне, что это за девочка-восьмиклассница, которую убили?