Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале

А когда они оба скрылись, она шепнула, но так тихо, что сыщик навряд ли мог услышать:

- Не беспокойтесь, мы от вас не убежим. Лоранс едва успела задернуть портьеру, как вошел Эктор. Он был смертельно бледен, в глазах читалась растерянность.

- Мы пропали, нас преследуют, - сказал он. - Оказывается, письмо, которое я получил, вовсе не было написано тем человеком, чья подпись стояла под ним. Он мне сам это сказал. Нам нужно срочно бежать, уехать отсюда.

Лоранс измерила его взглядом, исполненным гадливости и презрения, и бросила:

- Поздно.

Выражение ее лица и голос были так необычны, что Треморель, хоть и был встревожен, почувствовал это и спросил:

- В чем дело?

- Все открылось. Стало известно, что вы убили жену.

- Неправда!

Лоранс пожала плечами.

- Ну хорошо, это правда. Но я пошел на это из любви к тебе.

- Вот как? А Соврези вы отравили тоже из любви ко мне?

Треморель понял, что разоблачен, что попал в ловушку, что, пока его не было, кто-то все рассказал Лоранс. Он даже не пытался ничего отрицать и лишь восклицал:

- Что делать? Что делать?

Лоранс притянула его к себе и дрожащим голосом шепнула:

- Не покрывайте позором имя Треморелей. В доме есть оружие.

Эктор отшатнулся, словно воочию увидел смерть.

- Нет! - вскрикнул он. - Нет! Я могу бежать, рыться. Я уеду один, а потом ты ко мне приедешь.

- Я вам уже сказала: поздно. Дом окружен полицией, вы же знаете, это означает каторгу или гильотину.

- Можно бежать через двор.

- Взгляните, там тоже стоят.

Он бросился к окну, увидел людей Лекока и отскочил, ясясь и чуть ли не обезумев от страха.

- И все-таки можно попробовать, - промолвил он, - переодеться…

- Бессмысленно. В доме полицейский. Взгляните, он оставил на столе постановление на арест.

Треморель понял, что выхода нет.

- Выходит, осталось только застрелиться. - пробормотал он.

- Да, но прежде напишите признание в своих преступлениях. Ведь могут заподозрить невиновных.

Треморель автоматически опустился на стул, взял перо, протянутое Лоранс, и написал:

«Готовясь предстать перед Господом, заявляю, что я один, без сообщников, отравил Соврези и убил графиню де Треморель, мою супругу».

Когда он подписался и поставил число, Лоранс открыла ящик бюро, где лежали пистолеты. Эктор взял один, она - второй.

Но так же, как когда-то в гостинице, как в спальне умирающего Соврези, Треморель, приставив пистолет ко лбу, почувствовал, что у него не хватает духу выстрелить. Он побледнел, как полотно, зубы у него стучали, а рука дрожала так, что он едва удерживал оружие.

- Лоранс, - бормотал он, - любимая, а что же станется с тобой?

- Со мной? Я поклялась, что всегда и везде последую за вами. Вам ясно?

- Это чудовищно, - прошептал Треморель. - Но отравил Соврези не я, это она. Может быть, хороший адвокат…

Лекок не упускал ни единого слова, ни единого жеста из этого душераздирающего объяснения. Нечаянно, а возможно, и нарочно он толкнул дверь, и она скрипнула. Лоранс решила, что сыщик собирается войти и Эктор живой попадет в руки полиции.

- Жалкий трус! - крикнула она, целясь в Тремореля. - Стреляйте, или…

Треморель все не мог решиться, скрип повторился, и тогда она нажала на курок. Треморель рухнул мертвый.

Лоранс мгновенно схватила второй пистолет и уже готова была выстрелить в себя, но Лекок одним прыжком оказался подле нее и вырвал из рук оружие.

- Несчастная, что вы собираетесь делать?

- Умереть. Разве я могу теперь жить?

- Можете, - отвечал сыщик. - Более того, должны.

- Я падшая женщина.

- Нет. Вы - несчастная, которую соблазнил негодяй. Вы считаете себя виновной, ну что ж, живите, чтобы искупить свою вину. У великого горя наподобие вашего существует в этом мире миссия - миссия самопожертвования и милосердия. Живите, и добро, которое вы принесете, примирит вас с жизнью. Вы поддались лживым обетам негодяя, вспомните же, если будете богаты, о несчастных девушках, вынужденных продавать себя за кусок хлеба. Ступайте к ним, вырвите их из пучин разврата, и пусть их добродетель станет вашей наградой.

Говоря так, Лекок внимательно следил за Лоранс и видел, что она его слушает. И все-таки глаза ее оставались сухими, в них горел какой-то беспокойный блеск.

- К тому же, - заметил он, - ваша жизнь принадлежит не только вам, вы станете матерью.

- Нет, - воспротивилась она, - как раз из-за ребенка я должна умереть сейчас, если не хочу умереть со стыда, когда он спросит меня, кто его отец.

- Вы ответите ему, сударыня, и укажете на честного человека, на вашего старинного друга господина Планта, который готов дать ребенку свое имя.

Старик мировой судья стоял бледный, едва держась на ногах от волнения, и все же у него достало сил сказать:

- Лоранс, девочка моя милая, заклинаю вас, согласитесь…

Простые эти слова, произнесенные с невыразимой нежностью, тронули и убедили несчастную женщину. Лоранс залилась слезами. Она была спасена.

Лекок тотчас же торопливо набросил на плечи Лоранс шаль, которую заметил на диване, просунул ее руку под руку папаши Планта и велел ему:

- Ступайте, поскорей увезите ее отсюда. Моим людям приказано пропустить вас, а Зеленец уступит вам экипаж.

- Но куда?…

- В Орсиваль. Господин Куртуа уведомлен моим письмом, что дочь его жива, и ждет ее. Поезжайте, поезжайте!

Услышав стук колес экипажа, увозящего папашу Планта, Лекок подошел к трупу графа де Тремореля и задумчиво произнес:

- Впервые в жизни я подставил преступника под пулю, вместо того чтобы арестовать и передать в руки правосудия. Имел ли я на это право? Нет, но совесть моя меня не упрекает, значит, я поступил правильно.

И, сбежав вниз по лестнице, он позвал своих людей.

На следующий день после смерти графа де Тремореля Подшофе и Гепен вышли на свободу и получили - Подшофе четыре тысячи франков на новую лодку и сети с предписанными законом ячеями, а Гепен десять тысяч, причем ему была обещана такая же сумма через год, если он вернется жить в родные края.

А спустя две недели, к величайшему изумлению всех орсивальских сплетников, которым подобное и в голову не могло прийти, папаша Планта вступил в брак с мадемуазель Лоранс Куртуа; в тот же вечер молодые уехали в Италию, объявив, что вернутся не раньше чем через год.

Что до главы семейства Куртуа, он продает свое очаровательное орсивальское имение и намерен перебраться на юг; сейчас он подыскивает какую-нибудь коммуну, где требуется деятельный мэр.

Лекок, как и все прочие, вскорости позабыл бы о преступлении в «Тенистом доле», которое так и осталось загадкой для широкой публики, если бы в одно прекрасное утро к нему не явился нотариус; он вручил сыщику проникновенное письмо от Лоранс и кипу бумаг с печатями.