Роберт Уилсон - Севильский слепец

— Не думаю, что он был совсем уж чужим. Нет, я видел его и раньше. У него, по-моему, был свой магазин, где мама обычно делала покупки. Да, что-то в этом роде.

— А что произошло в кабинете судебного следователя?

Фалькон рассказал ей о попытке вступить в диалог с Серхио, о фильме Альмодовара, об ужасном ответе Серхио и его собственной реакции на этот ответ.

— Больше всего меня потрясло, что не успели мы поговорить о посторонних, как убийца прислал нам эту цитату. Я уверен, что она взята из « L'Etranger » — «Постороннего». У меня такое чувство, будто я и вправду схожу с ума.

— Бросьте, — сказала она. — Синхронизм. Это случается сплошь и рядом. Сосредоточьтесь на главном.

— На чем именно?

Алисия Агуадо не ответила.

— Да, моя мать, — продолжил он, — это главное.

— Так почему же строка из Камю произвела на вас столь жуткое впечатление?

— Не знаю.

— От чего умерла ваша мать? Она болела?

— Нет-нет, она ничем не болела. У нее сделался сердечный приступ, но…

Последовало долгое молчание. Фалькон застыл, устремив в пустоту немигающий взгляд.

— Тогда что-то произошло… какая-то суматоха на улице. Мы были дома, Пако, Мануэла и я. Прямо под нашими окнами поднялся невообразимый шум. Не могу вспомнить из-за чего. А потом отец пришел, чтобы сообщить нам, что наша мама умерла. Но я не помню… что случилось.

— А что было после ее смерти?

— Были похороны. От того дня у меня в памяти остался лес людских ног и общее уныние. Был февраль, и шел дождь. Отец почти все время проводил с нами. Можно сказать, что он пронес нас через этот ад на руках.

— Вы когда-нибудь еще видели того незнакомца с пляжа?

— Никогда.

— Как быстро ваш отец женился снова?

— Мерседес была давним другом нашей семьи, — сказал Фалькон. — Она много потрудилась, представляя работы отца в Америке. У них завязался роман… еще до маминой смерти… я вам об этом не рассказывал? Мне только недавно стало об этом известно.

— Продолжайте.

— Когда умерла моя мать, Мерседес была еще замужем, но ее муж вскоре скончался в Америке. По-моему, от рака. Она вернулась в Танжер на яхте мужа. Они поженились где-то через год после маминого ухода.

— Вам нравилась Мерседес?

— Как только я ее увидел, так сразу влюбился. У меня до сих пор сохранилось смутное воспоминание о той первой встрече. Я был тогда совсем крошечным. Она пришла к отцу в мастерскую и взяла меня на руки. Кажется, я играл ее серьгами. Мерседес очаровала меня сразу, впрочем, мой отец всегда говорил, что я был очень привязчивым ребенком.

— А что случилось с Мерседес?

— Тогда было прекрасное время. К отцу пришел успех. Фальконовы «ню» стали в мире искусства притчей во языцех. Его провозгласили новым Пикассо, что было просто смешно, учитывая разницу в масштабе и уровне их творений. И тут произошла трагедия. Это было в канун Нового года, после праздничного ужина. Все отправились к яхте, стоявшей в порту, смотреть фейерверк, а потом часть компании вышла ночью в открытое море. Неожиданно начался шторм, Мерседес упала за борт. Ее тело так и не нашли.

— Но… но как раз перед уходом гостей я тихонько выскользнул из моей спальни, и Мерседес меня заметила, — продолжал он, словно в очередной раз просматривая отснятый сознанием фильм. — Она отнесла меня назад в спальню и уложила в кровать. Я на днях вспоминал об этом, потому что… Да, точно. Все сходится. Убитый Рауль Хименес курил сигареты «Сельтас», и их запах исходил от ее волос. Причем совсем недавно я выяснил, что мой отец знал Рауля Хименеса с сороковых годов, и теперь мне очевидно, что он должен был присутствовать на той вечеринке, если только… к тому времени уже не уехал из Танжера.

— Наверняка очень многие тогда курили сигареты этой марки.

— Да, конечно, — кивнул Фалькон. — Так вот… Мерседес уложила меня в постель, поцеловала и крепко прижала к груди. Она так сильно стиснула меня, изливая свою нежность, что я едва мог вздохнуть. От нее пахло духами. Теперь я знаю, что это «Шанель номер пять». В наши дни женщины редко ими пользуются. Но в юности, когда я на улице улавливал этот запах, он всегда возвращал меня в ту минуту. В объятия любви.

— А что было после того, как Мерседес вышла из вашей комнаты?

Внезапно ощутив резкую боль в желудке, Фалькон свободной рукой схватился за живот.

— Я слышал… — продолжил он, превозмогая боль, — я слышал, как удаляется стук ее каблуков, когда она шла по коридору, а потом вниз по лестнице. Слышал разговор и смех гостей. Слышал, как хлопнула дверь. Слышал звук шагов по мощеной мостовой. И я помню, что она не вернулась.

Слезы застлали ему глаза. Рот наполнился слюной. В горле застрял ком. Последние слова исторглись прямо из его содрогавшегося нутра:

— И больше у меня уже никогда не было матери.

Алисия заварила чай. Чашка обожгла ему пальцы, а чай ошпарил язык. Эти простые физические ощущения вернули его к действительности. Он почувствовал необычную новизну, чистое удовлетворение, словно в тот день, когда они с Пако ободрали и заново оштукатурили старый коровник на ферме, а потом как следует побелили, превратив в гладкий белый куб на фоне ландшафта цвета жженой умбры. Фалькон даже сфотографировал его. В нем было что-то от простоты великого произведения искусства.

— С тех пор я никогда не думал об этом, — сказал он. — В своих воспоминаниях я обычно не доходил до удаляющегося стука ее каблуков.

— Теперь вы, конечно, понимаете, Хавьер, что не по вашей вине она не вернулась обратно?

— Это еще вопрос.

— Почему вопрос?

В глубоком раздумье он покачал головой.

— Вы понимаете, что это не ваша вина, — повторила она.

Он кивнул.

— А вам известно, Хавьер, что вы сделали сегодня вечером?

— Наверное, вы бы сказали, что я вновь пережил этот момент прошлого.

— Да, и увидели его в нормальном свете, — подтвердила она. — Вот так и идет процесс. Если мы отталкиваем от себя то, что для нас мучительно, оно нас не покидает. Мы лишь прячемся от него. Вы только что добились первого успеха в самом серьезном расследовании собственной жизни.

Фалькон вернулся на улицу Байлен, чувствуя себя удивительно посвежевшим, как будто от долгого бега он сильно вспотел и с потом из его организма вышли все токсины. Он завел машину в гараж и пошел по безмолвному темному дому во внутренний дворик с его незамутненным зрачком черной поблескивающей воды. Он включил лампу, осветившую ряд галерейных арок и колонн. С трепетом Фалькон вошел в кабинет. Его взгляд скользнул по столу, по разбросанным на нем фотографиям и по портрету матери со всем ее выводком. Он подошел к старому серому картотечному шкафу, отпер его и вынул пухлую коричневую папку с буквой «И» на корешке. Потом сел за письменный стол, полный решимости сделать следующий шаг к избавлению от чувства вины. Он извлек из папки пятнадцать черно-белых снимков, разложил их на столе картинкой вниз и, поймав свое отражение в стекле висевшей на стене картины, спросил себя: «Ну, и насколько же ты обновился?»