Чингиз Абдуллаев - Тверской бульвар

Мы подошли к кабинету Сердюкова. Игнатьев чуть приоткрыл дверь и, получив разрешение, вошел первым. В милиции Денис Александрович немного позволял себе не быть джентльменом. Я на него не обиделась. Вошла следом и увидела недовольное лицо хозяина кабинета. Он явно не ждал моего появления. Напротив майора сидела миловидная женщина, очевидно, свидетель или учительница, которую он допрашивал. Я отметила правильные черты ее лица, синие глаза, собранные в пучок волосы. Одета она была скромно, на ногах — сапожки. Игнатьев негромко объяснил Сердюкову, что это он пригласил меня для участия в беседе с наркоторговцем. Майор явно был не в восторге от поступка старшего помощника прокурора, но возразить не решился.

— Знакомьтесь, — показал он Денису Александровичу на женщину. — Вера Николаевна Хавренко. Тот самый «поставщик», о котором я вам докладывал.

Вот так. Вот тебе и небритый кавказец! Какая же я дура! Ничего не понимаю в жизни. Я решила, что эта молодая женщина примерно моего возраста — учительница, а она, оказывается, калечит детей. Хотя тоже «учительница» в своем роде. Неужели у нее совсем нет совести? Как можно торговать наркотиками в школе? Или, может, у нее нет своих детей и поэтому она равнодушна к чужим? Я даже не знала, что мне думать. Судя по тому, как быстро Сердюков на нее вышел, в милиции уже знали наркоторговцев их района и кто из них какой участок контролировал.

Я повнимательнее присмотрелась к этой даме. Скромно, но неплохо одета, правда, макияжа немного больше, чем нужно. Но в общем ничего вызывающего. Встретив на улице, никогда не подумала бы, что она зарабатывает себе на жизнь таким образом.

Денис Александрович сел рядом с Сердюковым. Я устроилась чуть в стороне.

— Вот и опять мы с вами встретились, — напомнил майор задержанной. — Я ведь помню, как вы были у меня здесь два года назад. Правда, тогда вы проходили только свидетелем. Но сейчас у меня есть все основания предъявить вам обвинения. В нашем разговоре принимает участие старший помощник прокурора города Игнатьев Денис Александрович и… — он чуть помолчал и все-таки вспомнил мое имя, — адвокат Ксения Моржикова.

— Мне адвокат не нужен, — грубоватым хриплым голосом заявила Хавренко. Наверно, много курила. — Не нужно сразу вешать на меня всех собак. Вы ведь знаете, как мы работаем. Никаких крупных партий, только мелочевка, травка разная, таблеточки. Я понимаю, что с опасной продукцией связываться нельзя. И нечего пугать меня прокурором. Я свои права хорошо знаю.

— Никто вас не пугает, — вступил в беседу Игнатьев, — только я хочу вам сообщить, что лично буду заниматься вашим делом. И сделаю все, чтобы вас не просто посадили в тюрьму, а надолго изолировали от детей, которых вы травите вашим зельем.

— Кто их травит? — возмутилась Хавренко. — Эти дети сами на меня выходят. Не я, так другие. Вы думаете, что я хожу в школу и там предлагаю им таблеточки? Знали бы вы, как они меня ищут, как все телефон обрывают! Я все время меняю номера моих мобильных аппаратов. Можете проверить.

— Это вы из-за милиции их меняете, — нехорошо улыбнулся Сердюков. — А насчет того, что вас ищут, тут вы правы. Только ищут вас перекупщики — трое ребят, которым вы и сбываете ваши «мелкие партии». А они уж приобщают к этой «травке и таблеточкам» школьников. Двое из этих ребят готовы дать против вас показания. Поэтому, гражданка Хавренко, на этот раз вы не отвертитесь. Не получится.

— А я не думаю отвертеться. Раз виновата — отвечу. Только в чем? Травка безвредная, она в горах растет. Между прочим, в Голландии ее открыто продают.

— У нас не Голландия. А вы пойдете по нескольким статьям еще и за то, что продавали наркотики несовершеннолетним. У нас как раз принят новый закон по усилению борьбы с наркоторговлей.

— Каким несовершеннолетним? — улыбается эта дрянь. — Я сбываю только совершеннолетним. Всем моим ребятам уже исполнилось шестнадцать. Я законы знаю, ни с одним малолеткой никогда дел не имела. И вы мне эту статью не дадите. Не получится. Кому потом ребята эту травку перепродают — не мое дело. Может, они это делают с выгодой для себя. Я за это не отвечаю. Каждый хочет заработать.

Я подумала, что сейчас встану и задушу ее. Хавренко продает наркотики ребятам, которые потом перепродают их в школе более младшим товарищам. И она об этом прекрасно знает. Но формально права, ведь лично с ней имеют дело совершеннолетние ребята. Как же она все правильно рассчитала! Нет, таких нужно сразу сажать лет на двадцать.

— Из-за ваших поставок погибло двое ребят, — объявил Игнатьев задержанной в глаза, — и еще один мальчик стал законченным наркоманом, начал уже колоться и, возможно, тоже пропал. Поэтому я думаю, что на этот раз вам дадут по полной. Лично я обещаю сделать все, что в моих силах.

Я на месте этой преступницы испугалась бы. Игнатьев все это сказал таким голосом и с таким выражением лица, что я сразу же поняла бы — этот тип не успокоится, пока не посадит. И похоже, Хавренко это тоже поняла. Потому что начала волноваться:

— Зачем вы так говорите? Я про этого пропавшего мальчика тоже слышала. Только он не был моим клиентом. Я же героином не занимаюсь. Он сам выходил на других посредников. Вы же знаете, у меня укольчиков не бывает. Я такими паскудными делами не занимаюсь…

Было особенно неприятно, что она все время говорила о наркотиках с нежностью: «травка», «таблеточки», «укольчики». Такое ощущение, что просто издевалась. Или может, она работает воспитательницей в детском саду? Я такую воспитательницу отправила бы на лесоповал…

— Хватит, — поморщился Сердюков. — Гражданка Хавренко, вам будут предъявлены официальные обвинения. И еще за продажу наркотиков школьникам мы будем ходатайствовать о лишении вас родительских прав. Вот так, Вера Николаевна.

Кажется, мы с ней вздрогнули одновременно. Меня просто раздавило известие, что у этого чудовища есть дети. А она испугалась, что их могут у нее отнять. По-моему, любая мать может сойти с ума только от одной мысли, что у нее могут отнять детей. Или лишить ее родительских прав. Даже тюрьмы она боится меньше, чем этого. Не говоря уже о том, что матерям, имеющим несовершеннолетних детей, при первой же амнистии всегда выпадает шанс на досрочное освобождение.

— Нет, — твердо произнесла она, — не смейте мне такое говорить. Вы не имеете права меня так пугать.

— Имеем, — возразил Игнатьев, — дети погибли. Они на вашей совести. На твоей совести, Хавренко. Извини, что обращаюсь к тебе на «ты». По закону обязан называть тебя гражданкой. Только ты не гражданка, а законченная стерва, если знаешь, что твой «товарчик» попадает к детям.

Он явно нарочно использовал ее манеру уменьшительно-ласкательно называть вещи. И в сказанном прозвучала не только скрытая угроза, но и ненависть. И женщина это почувствовала.