Елизавета Михайличенко - Трое в одном морге, не считая собаки

— Софья Моисеевна, — дружелюбно спросил я, — вы не боитесь, что у вас будет аллергия на кота?

— Нет, Боря, — грустно ответила она, — у меня теперь на всю оставшуюся жизнь аллергия на собак.

«Надо же, совсем как у Мариши», — вяло подумал я. Не осознавалось, что жизнь еще так недавно была так прекрасна. Розовое довоенное время, когда Мариша могла положить голову мне на грудь, а я мог пошутить: «Осторожно, у меня с Афгана — прогрессирующий гипертрихоз»; «А ты уверен, что это не заразно?»; «К моей шерсти у некоторых бывает аллергия»; «Аллергия у меня только на собак. И сильная. Так что если ты кобель, лучше признайся сразу…» И тут-то я обо что-то споткнулся. И прокрутил этот диалог еще раз. И еще. Но обо что спотыкаюсь — не понял. А тут вспомнился мой дурацкий сон там она тоже говорила о своей аллергии… Ну и что? И все-таки интуиция дважды ткнула меня носом в эту собачью аллергию… Нет, собаки в моей израильской жизни начали играть роковую роль!.. Почему? Логика еще раз проутюжила все это и обозвала интуицию нехорошим словом. Интуиция ответила загадочной улыбкой Джоконды. Или Офелии. И повторила, как убогому: «Этот самый Гамлет завел себе щебечущую курву по имени Оливия. И с ней играл в очко. И пил безбожно. Подробностей — не знаешь.» «Издеваешься? — зловеще сказала Логика. — Ну, ладно! А вот мы тебя — твоим же оружием!»

Я взял лист бумаги и провел логический анализ сначала своего сновидения, «выскакивающих» в последнее время цитат из «Гамлета без Гамлета» и прочей дребедени. А потом стал вспоминать все подряд, хоть как-то связанное с моим расследованием. Зрительно вспоминать.

Рапидом прошли: рука старика-хасида с пузырьком принятого мною за яд лекарства; черные длинные волосы на расческе пропавшей подруги Анат; Мариша, вдохновенно декламирующая Петрарку в переводах и оригинале; Жека, сползающий по стене у массажного кабинета после Вовиного удара…

Интуиция ломалась, но «шкурка» уже «поднялась». Еще долго интуиция была неумолима, как старый хасид, когда Кира Бойко упрашивала его помочь ускорить гиюр. Наконец интуиция пропела: «Богородица, дева, радуйся! Благодатная Мария, Господь с тобой… Благословенна ты, жена…» И все выстроилось.

От такого сооружения просто дух захватывало. Тем более, что стояло оно на песке, без всякого фундамента улик.

К утру я понял, что буду делать. Гамлет с его бродячими актерами казался мне теперь добрым западно-европейским дядюшкой.

Я позвонил Вувосу и намекнул, что ребенка с моими женщинами сегодня лучше не оставлять. Он расстроился. Видно, встреча была действительно для него важной. И я сказал, что не подведу, приду и посижу с Номи сам, что же делать…

А потом спросил:

— Слушай, а у вас в семье никто диабетом не болел? Нет? Ну и слава Богу…

Я вышел и, как распоследняя сволочь, накупил в соседней лавочке конфет.

Еще и фантики выбрал поярче. Вернулся, позвонил на работу и обманул начальство, сказавшись больным. Потом поставил будильник на 14–00 и уснул сном праведника.

Я чувствовал себя преступником и заметал следы. Изорванные на мелкие кусочки яркие фантики исполнили в унитазе веселый хоровод. Остался вопрос: через что я, все-таки, не могу перешагнуть? Что можно, а что нельзя вытворять в поисках справедливости? Избивать подозреваемого — нельзя. Но после общения с Жекой у меня больше ныли костяшки пальцев, чем совесть. А сейчас она просто нарывала. Азарт ищейки… этот собачий азарт поостыл. Оставалось пресловутое чувство долга… Ну должен я все это закончить! Кому должен? Может быть уже только себе. Скажем, из профессионального самолюбия. Раз уж мужское в глубоком нокауте. Я как эти, изломанные на стене, брел то ли из Египта, то ли из запоя в никуда, все сильнее изламываясь по дороге.

Я так устал от всего этого, что искренне обрадовался приходу Вовы, хотя он никому из нас ничего хорошего не сулил.

Вова был оживлен:

— Договорился о выставке! — он помахал чеком. — И продал кое-что! А у вас что? Как Номи себя вела?

— Неблагородно, — ответил я. — Как Павлик Морозов.

— В смысле?

— Тоже продала кое-что. Вернее, кое-кого.

— Интересно, — протянул Вувос.

— Еще как интересно! — подтвердил я и показал ему ту самую красивую цветную фотографию первого трупа. — Узнаешь? Кто это?

Вова пожал плечами:

— Чей-то труп. Это мы еще до войны проходили.

— Грустно, — констатировал я и задал тот же вопрос Номи: — Кто это?

— Мама! — обрадовалась малышка. — Мама! Мама! Мама! — и, улыбаясь, потянула ручонки к фотографии.

Я заблаговременно позаботился не только о своем, но и о Вовином здоровье — убрал тяжелые и острые предметы, закрыл жалюзи. Но о самоубийстве Вова пока не помышлял. То, что он попытался сделать, у нас в части называлось «чукотский поцелуй». Я увернулся и провел «шурави духтар». Мой инструктор мог бы мной гордиться. Обошлось без увечий, а Вова успокоился.

… Сегодня у Мариши — сорок дней. Я беру бутылки, как гранаты от напиравшей танком тоски. Я хочу помянуть женщину, которая меня не то, чтобы не любила, а для которой, как тонко было замечено в моем сне, я был ментом, а не героем-любовником. Которая любила другого и спала со мной, как с системой раннего оповещения об угрозе ее счастью. Счастью, добытому ценой двух жизней.

Иду я к Вове Вувосу. Мы скентовались.

Мы наливаем по полной, и Вова говорит:

— Давай, помянем ее. По русскому обычаю. Все-таки Кира была незаурядная женщина.

Я тупо киваю.

— Не знаю, — говорит Вова, — иногда мне кажется, что не будь я в Афгане, я сохранил бы ей жизнь.

— Не мучайся, — отвечаю я. — Конечно, сохранил бы. Во всем плохом в нас виновато лично Политбюро… Крыши у нас, правда, не поехали, а пороги стали низкие.

— Какие пороги?.. А-а, в смысле — убить проще…

Не только убить. Но еще и понять, и простить убийцу… Хотя как раз прощать я тогда не собирался…

… Когда Вова восстановился после «шурави духтар», я спросил:

— Зачем было убивать?

— Чтобы она не отравила мою дочь.

Ответ меня озадачил, ведь я спрашивал о всех, а он имел в виду одну.

— Почему ты думал, что она отравит Номи? — уверенно спросил я.

— Когда я узнал о смерти Анат, я все понял. Анат была единственной в Израиле, кто знал Киру. И могла ее разоблачить. Она… она так быстро и легко разделалась с ней, что я… Как я мог после этого верить, что Марина умерла от сердечного приступа? Из тех, кто мог ей помешать осталась одна Номи… Ты никогда не наблюдал как выглядит женщина, прикидывающаяся, что любит ненавистного ребенка?

Я молчал. Давал ему выговориться, пока он не почувствовал, что я знаю не так много.

— … я понял, что она убила мою жену. И тогда я… короче, когда она узнала, что я все знаю и не прощу, она… Короче, я дал ей тот самый яд, а она… она его взяла и выпила…