Хеннинг Манкелль - Перед заморозками

Анн-Бритт замолчала.

— И это все? — с удивлением спросил Курт Валландер.

— Все.

Он покачал головой:

— Должно быть что-то еще. Нам надо знать о ней все. Это поручается тебе. Кларка Ричардсона окучивай как только сможешь. Дай ему понять, что это следствие — самое важное на сегодняшний день в Швеции. Что, может быть, и в самом деле так, — добавил он.

Дальше последовала так называемая открытая дискуссия. Линда напряженно слушала. Через полчаса отец постучал по столу ручкой и закончил совещание. Под конец остались только Линда и он.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, — сказал он. — Побольше общайся с Анной, разговаривай с ней, но не задавай никаких вопросов. Попробуй только вычислить, почему, собственно, в ее дневнике стоит имя Биргитты Медберг. И еще, конечно, этот Вигстен в Копенгагене… Я попросил коллег из Дании к нему присмотреться.

— Он ни при чем, — сказала Линда. — Он старый и слабоумный. Но в его квартире есть кто-то еще, и я его не видела.

— Этого мы не знаем, — сказал он с легким оттенком раздражения. — Ты поняла, о чем я тебя прошу?

— Притворяться, что ничего не случилось, — ответила Линда. — И в то же время постараться получить ответ на важные вопросы.

Он кивнул, не заметив или постаравшись не заметить ее иронии.

— Я очень тревожусь, — сказал он. — Я не понимаю, что происходит. И боюсь того, что может произойти.

Посмотрев на нее, он торопливо и, как показалось Линде, смущенно потрепал ее по щеке и удалился.

В тот же день Линда пригласила Анну и Зебру в кафе в гавани. Не успели они сесть за столик, как начался дождь.

Малыш тихо сидел на полу, поглощенный игрушечным автомобилем. Машинка издавала душераздирающий скрежет, поскольку у нее не хватало двух колес. Линда смотрела на него. Иногда он бывал совершенно невыносим со своим пронзительным ором и постоянным желанием быть в центре внимания, а иногда, как, например, сейчас, был совершенно очарователен, тихо сидел на полу, ведя свою маленькую ярко-желтую машину по одному ему известным дорогам.

В это время дня кафе пустовало. В углу, правда, сидели два датчанина-яхтсмена, погруженных в изучение морских карт. Девушка за стойкой старалась унять зевоту.

— Девочки, а давайте по душам, — вдруг предложила Зебра. — Почему у нас никогда нет на это времени?

— Так говори, — ответила Линда. — Я слушаю.

— А ты? — Зебра повернулась к Анне, — ты слушаешь?

— Разумеется.

Наступила тишина. Анна помешивала ложечкой чай. Зебра засунула пакетик с жевательным табаком под верхнюю губу, а Линда отхлебнула кофе.

— И это все? — спросила Зебра. — Я имею в виду жизнь. Вот это все — и все?

— Что ты хочешь сказать? — спросила Линда.

— То, что сказала. А что же наши мечты?

— Не могу вспомнить, чтобы я мечтала о чем-то, кроме как завести ребенка, — сказала Анна. — Во всяком случае, это была самая важная мечта.

— Это-то так. Но все остальное… Я всегда была мечтательницей. Я, например, не помню, чтобы я подростком когда-нибудь напилась пьяной, так, чтобы валяться на какой-нибудь клумбе, блевать и отбиваться от мальчишек, желающих воспользоваться удобным моментом. Вместо этого я упивалась своими мечтами, смакуя их по глоточку, как хорошее вино… О господи, кем я только в этих мечтах не побывала! Кутюрье, визажистом, рок-звездой… даже командиром сверхзвукового лайнера.

— Еще не поздно, — сказала Линда.

Зебра подперла голову руками и поглядела на нее грустно:

— О чем ты говоришь! Конечно же, поздно. Разве ты мечтала стать полицейским?

— Никогда. Я хотела быть реставратором старинной мебели. Тоже, впрочем, не особо романтическая мечта.

Зебра повернулась к Анне:

— А ты?

— Я всегда хотела найти в жизни смысл.

— И нашла?

— Да.

— Какой же?

Анна покачала головой:

— Такие вещи не рассказывают. Это нечто-то внутри тебя. Или оно есть, или его нет.

Анна настороже, подумала Линда. То и дело косится на меня, словно хочет сказать: «Я прекрасно понимаю, что ты хочешь меня расколоть». Впрочем, как я могу быть в этом уверена?

Датские яхтсмены поднялись и ушли. Один из них нагнулся и потрепал мальчика по щеке.

— Его могло бы и не быть, — вдруг сказала Зебра.

Линда непонимающе подняла на нее глаза:

— Как это?

— Так это. Я чуть не сделала аборт. И сейчас иногда просыпаюсь в холодном поту — мне кажется, что я этот аборт все-таки сделала и сына у меня нет.

— По-моему, ты всегда хотела этого ребенка.

— Я и хотела. Но мне было очень страшно. Не представляла себе, как я со всем этим справлюсь.

— Твое счастье, что не сделала, — сказала Анна.

И Зебра, и Линда вздрогнули. В интонации, с какой Анна произнесла эти слова, было что-то жесткое, даже злое. Зебра тут же ощетинилась.

— Не знаю, правильное ли ты это называешь — счастье. Может быть, поймешь побольше, когда забеременеешь.

— Я категорически против абортов, — сказала Анна. — Вот и все.

— Если девушка делает аборт, это вовсе не означает, что она «за» аборты, — спокойно сказала Зебра. — У нее на это другие причины.

— Какие же?

— Слишком юный возраст. Болезнь. Да мало ли…

— Я против абортов, — повторила Анна.

— Я очень рада, что он у меня есть, — сказала Зебра. — Но я вовсе не раскаиваюсь, что сделала аборт, когда мне было пятнадцать.

Линда удивилась. И, насколько она могла видеть, Анна тоже — она просто оцепенела.

— О боже, — сказала Зебра. — Что вы на меня уставились? Мне было пятнадцать лет. А вы как бы поступили?

— Наверное, так же, — сказала Линда.

— Но не я, — твердо сказала Анна. — Аборт — грех.

— Ты говоришь, как священник.

— Я говорю то, что думаю.

Зебра пожала плечами:

— Я-то думала, мы говорим на одном языке. Если уж с подругами нельзя поговорить про аборты, с кем же можно?

Анна вдруг поднялась.

— Мне надо идти, — сказала она. — Я забыла одну вещь.

Она скрылась в дверях. Линда удивилась, что она даже не приласкала на прощанье ребенка.

— Что это с ней? Можно подумать, что она сама сделала пару абортов, только скрывает.

— Может быть, так оно и есть, — сказала Линда. — Что мы знаем о людях? Думаешь, что знаешь человека, а потом начинаешь делать открытия.

Зебра с Линдой просидели в кафе дольше, чем рассчитывали. После ухода Анны настроение почему-то улучшилось. Они то и дело прыскали в кулак, глядя друг на друга, хихикали и вели себя так, словно им было и в самом деле по пятнадцать лет. Линда проводила Зебру домой. Они расстались у подъезда.

— И что теперь предпримет Анна, как ты думаешь? — спросила Зебра. — Раздружится со мной?

— Думаю, что она сама поймет, что прореагировала, мягко говоря, странно.

— Не уверена, — сказала Зебра. — Будем надеяться, что ты права.