Джайлс Блант - Сорок имен скорби

Новая лестница, еще недостроенная, вела неизвестно куда. Луч фонаря не высветил отпечатков ног, но Кардинал все равно держался ближе к краям и шагал через ступеньку, чтобы сохранить следы, которых мог не заметить.

За дверью оказалась кухня. Кардинал ненадолго остановился, чтобы впитать в себя ощущение этого дома. Холод и темнота дышали безнадежностью. Кардинал старался обуздать охотничий азарт, предчувствие — «сейчас что-то случится». Он давно понял, что таким чувствам не стоит доверять: они почти всегда обманчивы. Доказательство взлома не означает, что тут был убийца — или даже скиталец Тодд Карри.

Кухня выглядела нетронутой. На всех поверхностях лежал тонкий слой пыли. В углу, под узким лестничным пролетом, приткнулся буфет. Кардинал поднял задвижку носком сапога и увидел аккуратные ряды консервов. На стене над буфетом висел календарь из местного магазина спорттоваров, изображавший мужчину в охотничьей куртке-шотландке, удящего рыбу; рядом с ним — смеющийся мальчик. Внезапно он вспомнил Келли, летние каникулы, коттедж; как она по-детски восторгалась, поймав рыбку, с какими ужимками сажала наживку на крючок; как бронзовые волосы дочери пламенели на фоне ярко-синего неба. На календаре был июль позапрошлого года — месяц, когда умер хозяин дома.

В пластмассовом мусорном ведре он нашел только смятую картонную упаковку от пончиков (из «Тима Хортона»).

Столовая была обставлена старинной тяжелой мебелью, и Кардинал, не будучи специалистом, не мог определить, настоящий ли это антиквариат. Картина, висевшая на стене, выглядела старой и смутно знакомой (что-то знаменитое), но Кардинал не был и искусствоведом. В свое время Келли ужасалась, что он понятия не имеет о «Группе Семи», [6] «Группа Семи» — содружество канадских живописцев (1900-е — 1931) — видимо, звездах канадской живописи, навсегда вписанных в историю. За прозрачными дверцами горки виднелась аккуратно расставленная посуда. Кардинал открыл буфет и обнаружил бутылки арманьяка и коньяка «Сиграм» особой выдержки. Лишь у кресла во главе стола имелись подлокотники, и обивка на нем была куда более потертой, чем на остальных. Интересно, старик хозяин продолжал совершать трапезы в родовом гнезде еще долгие годы после того, как его семейство рассеялось по свету? Может быть, он сидел здесь, воображая рядом жену и сына?

Фонарь Кардинала осветил раздвижные двери: видимо, раньше они вели в гостиную, но теперь намертво замерзли. Он вернулся на кухню и по задней лестнице поднялся на второй этаж.

Наверху размещались спальни. Судя по всему, сюда никто не проникал. Он ненадолго задержался в хозяйской: ее должны были бы покинуть позже остальных. На старинном комоде стоял небольшой телевизор, который легко можно было украсть.

В ванной, в аптечке, — антигистаминные препараты, слабительное, зубная паста «Фиксодент» и громадная бутыль обезболивающих таблеток «Фросст-222».

Кардинал спустился по парадной лестнице в кабинет, почти все пространство которого занимал старый рояль. На нем стояла пара изящных серебряных подсвечников в окружении фотографий семейства Ковартов. Более пристальный осмотр крышки рояля показал, что канделябры передвигали — шестиугольные подставки оставили отпечатки в пыли, и, судя по огаркам, свечи здесь жгли совсем недавно. Итак, кто-то сидел за роялем при свечах Возможно, Тодд Карри. Крышка, закрывавшая клавиши, была вся в отпечатках пальцев. Кардинала пронзила дрожь; кости ныли от холода.

Гостиная выглядела как сценическая декорация: два кресла, стойка для растений с мертвым цветком, круг коврика перед кирпичным камином. Камином пользовались. На решетке лежали угли, покрывшиеся белым налетом снега. Да, здесь нужен огонь. Ни отопления, ни электричества, — всякий, кто планирует пожить здесь в декабре, должен сразу же разжечь пламя. Оно осветило бы комнату. А они не опасались, что кто-нибудь увидит дым? Нормальный человек опасался бы, но я не ищу нормального человека, напомнил себе Кардинал. Я ищу сбежавшего наркомана и убийцу детей — и бог знает кого еще.

Кардинал обвел фонарем каминную полку, большой телевизор. Над диваном висел старинный темный портрет, изображавший мужчину в черном, испанца, судя по остроконечной бородке. На капюшоне из струящегося черного бархата виднелись необычные письмена.

Диван под картиной выглядел так, словно кто-то опрокинул над ним здоровенную банку краски, тем самым совершенно уничтожив рисунок ткани. Когда Кардинал наклонился пониже, он увидел, что это не краска, а кровь. Кровь, в большом количестве.

Он направил луч на стену и разглядел, что на обоях — не узоры, как ему сначала показалось, а капельки крови. Следы расходились вверх, как если бы кто-то размахивал здесь тяжелым орудием. Теперь он увидел, что и на портрете — тоже кровь. То, что он принял за иероглифы на плаще испанца.

Стоя перед диваном, он медленно переводил луч фонаря с одного конца ложа на другой. Одна из диванных подушек была без чехла. Взломщик мог бы вынести в нем добычу, но зачем чехол понадобился убийце? Он не стал обременять себя серебряными подсвечниками и маленьким телевизором, вспомнил Кардинал. Потому что он делает это не ради денег.

Кардинал дрожал от холода (по крайней мере, ему казалось, что причина — холод). Надо было сообразить, куда тот мог спрятать труп. Наружу он его не вытаскивал, Кардинал был в этом твердо уверен. А наверху все выглядело нетронутым. Он спустился в подвал. Отчаянно хотелось, чтобы света было побольше.

Он остановился под лестницей, перед хлипкой на вид дверью. В старых домах под лестницей часто располагался угольный желоб, хотя углем уже давно никто не топил. В пыли виднелись следы: здесь что-то тащили.

Кардинал поставил фонарь на пол. Он нагнулся, чтобы открыть низкую дверцу, и его сгорбленная тень метнулась по стене. Дверь подалась со скрипом и лязгом. Он знал, что должно быть там, внутри. Даже не чувствуя запаха, все равно знал. Холод притупил обоняние. Он хотел увидеть то, что внутри, потом убраться отсюда к чертям и вернуться уже с оперативной группой. Он взял с пола фонарь и нырнул в тесную каморку.

Тело было полузавернуто в полиэтиленовую пленку, что придавало ему сходство с дорогим подарком в черной шкатулке. Труп идеально сохранился на холоде; он лежал скрючившись — почти как зародыш в утробе. Голова уткнулась в колени, на ней был какой-то мешок, он затвердел от мороза и почернел от крови, но Кардинал узнал в нем чехол с диванной подушки. Почему закутали голову? Брюки: черные хлопчатобумажные, сбились вокруг голеней. Обувь: высокие черные кроссовки. Кардинал помнил приметы наизусть: «Мужского пола, европеоидной внешности, был одет в…»