Татьяна Моспан - Благополучный покойник

— Я понимаю, это не повод, чтобы срывать человека с работы, но, к сожалению, на этом неприятности не закончились. Когда я проснулась, то увидела, что в комнате не одна. — Она подняла на меня глаза. — На полу… — Следующие слова Зойка выдавила через силу:

— Лежал мертвый Аркадий.

Честно говоря, я обалдел. Когда она позвонила по телефону, я ничего не понял. Труп, мертвый… Она больше плакала, чем говорила. Я не думал, что все это напрямую касается ее. Ничего себе, неприятности, которые тянут на двенадцать лет тюрьмы!

— То есть как это «лежал»? — переспросил я и метнулся из кухни, зацепив ногой стул, на котором только что сидел.

Рывком распахнул дверь комнаты. На полу аккуратно расположился тот, кого Зойка называла Аркадием. На вид ему было лет пятьдесят пять. Ноги, обутые в фирменные башмаки, машинально отметил я, руки, вытянутые вдоль туловища, дорогое коричневое кожаное пальто было распахнуто и не скрывало добротного, индивидуального пошива костюма. Голова была немного повернута влево, и я видел упитанную, отливающую синевой рыхлую щеку.

Я знал и не таких благополучных покойников. Насмотрелся за двадцать лет работы. В такой позе — один к одному и желательно крупным планом — режиссеры леденящих кровь телесериалов любят показывать своих погибших героев. Этот тоже с экрана выглядел бы неплохо. Но он лежал неподвижно на ковре посреди комнаты в Зойкиной квартире. В том, что он мертв, мог сомневаться разве что совсем уж законченный оптимист. Я им никогда не был. Меня можно смело причислять к неисправимым циникам.

Этот дядечка, судя по всему, был отравлен.

Я не ангел и не стремился им стать. Моя работа требовала от меня других качеств. Притворялся, врал, умалчивал я не больше, чем другие. Во всяком случае, это никогда не являлось для меня самоцелью. Грань, что можно, а что нельзя, устанавливал я сам. В силу обстоятельств. И сам расплачивался за свои ошибки. Но вот чего я не любил, это чтобы из меня делали дурака. Никогда не любил.

А сейчас меня принимали за идиота. Или за слабоумного, что одно и то же. Для Зойки такая глупость была непростительна. Помнится, это она однажды мне сказала, что ей жаль тех людей, которые, обманутые моей добродушной внешностью — эдакий русоволосый голубоглазый увалень с ленцой — принимали меня за недоумка-мента, щедро одаренного природой силушкой и прочими мужскими достоинствами и — увы! — страдающего врожденным слабоумием. Этих людей, говорила Зойка, ей просто жалко физически.

И это было правдой. Вряд ли она предполагала, что за год с небольшим я в чем-то изменился. Сейчас я не понимал ее; а еще, глядя на мужика в дорогом костюме, я подумал о том, что он и Зойка были очень близки, она сумела расшевелить его, разжечь огонь в этом крупном теле. И он отвечал ей тем же.

При одной мысли об этом мне стало противно до тошноты. Я имел право на эмоции, в конце концов, я находился не при исполнении служебных обязанностей.

Внезапно за спиной почувствовал какое-то движение. Зойка наклонилась, потянувшись к небольшому предмету, неприметно валявшемуся возле стенки.

Реакция у меня мгновенная. Я схватил ее за руку.

— Стой так, чтобы я мог тебя видеть.

— Но это не мое. — Она уставилась на меня ничего не понимающими глазами. — Этот пузырек не мой. — В ее глазах застыл испуг.

— Тем более не надо трогать.

Я осторожно, обернув пальцы краешком носового платка, подобрал то, что заинтересовало ее. Это был маленький пузырек с серой завинчивающейся крышкой и небольшим количеством таблеток, видневшихся сквозь темное стекло. Кажется, насчет отравления я не ошибся. Этикетки на пузырьке не было, но подобные штучки видеть доводилось. И тех, кто отправлялся в мир иной в результате употребления оного.

— Теперь тебе придется рассказать все еще раз, но с учетом того, что в квартире находится труп знакомого тебе мужчины.

Я старался говорить равнодушно, но голос выдавал меня.

— Вчера вечером он был жив? — Более дурацкий вопрос мог задать только следователь, но сейчас это приходилось делать мне.

Зойка замотала головой, выглядела она странно, но я не обратил на это внимания.

— Нет, ты не понял. Когда я ложилась спать, его здесь не было. Его вообще здесь не было вчера.

Я не пытался скрыть удивления. А ее слов оказалось достаточно, чтобы я не выдержал и взорвался.

— Ты что, сумасшедшая? Или, может, у тебя временное помутнение в голове? Давай уж сразу говори, что ты хочешь от меня, а то я как-то не понял, для каких целей меня пригласили. Полюбоваться на твое го мертвого любовника и засвидетельствовать, что умер он сию секунду на моих глазах? А может, мне надо выйти на улицу и пригласить для верности парочку свидетелей, сказать, что вот, мол, немножко умер человек, а вы уж мне поверьте на слово, что случилось это самым естественным образом, так все натурально, что беспокоиться не о чем. — Я завелся как следует, но остановиться уже не мог. — А может, вот удачная мысль! — перебил я сам себя, — умер он не вполне самостоятельно, и мне надо сыскать того, кто все это организовал в твоей замечательной квартире, а?

Зойка метнула на меня такой взгляд, что я счел за лучшее заткнуться.

— Последняя мысль, действительно, очень удачная, — сказала она, и устало провела рукой по волосам. — Думаю, тебе лучше уйти: я сейчас позвоню в милицию.

— Уже позвонила, — буркнул я, остывая.

Я считал, что неплохо разбираюсь в людях, Зойку я знал достаточно хорошо; но прошло больше года, и человек за это время мог измениться. Например, раньше она никогда не позволяла себе напиться до такого состояния, чтобы, как говорят у нас мужики, из ушей пахло. И еще, прежде она никого не боялась, почему же теперь настойчиво советовала мне никому не попадаться на глаза? Были и другие моменты, требующие прояснения. Я сознательно не задавал себе главного вопроса: почему она избавилась от бывшего любовника.

— Ты не сомневаешься, что это сделала я?

— А ты? Советую не тянуть время понапрасну, детка. — Я редко бывал так серьезен, как в этот момент.

— Его вчера здесь не было, — она тщательно выговаривала каждое слово. — Не было.

— Злые люди подкинули.

— Прекрати ерничать или убирайся.

— Ну да, еще скажи, что я бездушная скотина, которая бросает беззащитную женщину в беде. Нет, моя дорогая. — Я решительно взял ее за руку и потащил на кухню. — Сейчас ты мне расскажешь все. Я не зря сорвался с работы и гнал машину через всю Москву.

Ты раньше любила говорить, что я никогда ничего не делаю просто так. Тебе придется быть откровенной, и, пожалуйста, не ограничивай свой рассказ тем, что ты вчера напилась и ничего не помнишь. Кстати, а по какому поводу надралась? — спросил я как можно не принужденнее.