Себастьян Жапризо - Купе смертников

— А с Эриком?

— О нем она мне тоже говорила. С ним, мне кажется, все было куда серьезнее.

— Почему?

— Если бы вы слышали, как она говорила о нем, вы бы не стали меня спрашивать почему. Он молод, он почти ребенок, и по уму он совсем дитя. Это трудно объяснить человеку, который ее не знал. Эрика она любила, как самое себя, он похож на нее.

— Не понимаю.

— Я так и знал, я же об этом сам вам сказал.

— Вы полагаете, он имеет отношение к убийству Жоржетты?

— Я этого не говорил. Но это убийство бессмысленно. А то, что не имеет смысла, очень подходит и для Жоржетты, и для юного Эрика.

— Вы же никогда его не видели.

— Поверьте мне, она очень хорошо мне его описала. У него свои представления и о людях, и о животных, он мечтает создать нечто вроде лаборатории в сельской местности, он много и громко рассуждает о вещах, которых не знает: о людях, о ничтожестве нашего мира, о чем угодно… Приблизительно полгода назад она пришла к «Жерли» поговорить со мной о каком-то исследовательском центре в Южной Африке, что-то вроде того. Она ничего не понимала в таких делах. Хотела, чтобы я вложил деньги в их предприятие. Говорила, что я должен сделать это ради нее.

— Какое предприятие?

— Сам не знаю. Они все такие! Исследовательский центр в Южной Африке, они уезжают в Южную Африку, там у них начнется настоящая жизнь, они все такие. А на следующий день они об этом уже и не вспоминают.

— Не повезло ему, что она умерла, — заметил Грацци. — Возможно, сейчас у нее и в самом деле было бы на что купить два билета на самолет.

Теперь уже Ланж ничего не понимал.

— Вам сейчас все объяснят, — сказал Грацци.

Он немного устал и, сам не зная чем раздосадованный, уступил место за столом Жоржу Алуайо.

Парди напал на след Кабура в 17:50. Но уже стемнело, а в этот день события развивались с такой поразительной быстротой, и всем казалось, что они так далеко продвинулись в своем расследовании, что директор отдела сбыта фирмы «Прожин» успел умереть во второй раз, не вызвав даже удивления, которого вполне заслуживал.

В комнате инспекторов Малле уже подсчитывал, сколько каждый покойник принес убийце. Он даже составил «курс покойника» на розовом листке бумаги, на который все приходили взглянуть, так как он прикрепил его кнопками к подоконнику за столом Грацци. Когда же к этому прибавилось убийство Кабура, курс резко понизился, упав с 233.333 старых франков (плюс 33 сантима) за каждого убитого до 175.000. Все инспекторы сходились на том, что при таком курсе игра не стоит свеч, даже если бы речь шла о полдюжине людей, которых они сами охотно бы отравили.

Грацци, которому явно было не по себе, как раз смотрел на этот курс, когда зазвонил телефон и он узнал от Габера последние новости.

— Кто еще?

— Кабур. Держись, старина, тут действительно можно упасть. Парди обошел все больницы и полицейские комиссариаты, а оказывается, чтобы обнаружить его, надо было заглянуть к ребятам Буало. Это тот тип, которого подстрелили в туалете Спортзала. Никаких бумаг. Никто не знал, кто это. Ребятам Буало наконец удалось обнаружить отпечатки его пальцев в комиссариате Восточного вокзала. Несколько месяцев назад он выправил себе паспорт.

Отдел Буало находился на том же этаже, что и отдел Таркена, чуть ли не соседняя дверь.

— Когда его убили?

— В субботу вечером, около одиннадцати часов.

— Пулей с надпилом?

— Да. В затылок.

— А что дало расследование?

— Ничего. Никаких следов. Думали, тут сводили счеты. Что ты собираешься делать?

— Где ты находишься?

— В отделе криминалистики. Я нашел способ отыскать девицу из Авиньона.

— Что ты придумал?

— Такси.

Грацци провел рукой по щеке, почувствовал, как колется проступившая щетина. Он не знал, как передать девушку из Авиньона Парди, который справился бы с этим куда быстрее, не обидев при этом Габера.

— Послушай, ты нужен мне здесь и сейчас.

— Это нехорошо с твоей стороны, патрон. Она уже у меня в руках, уверяю тебя, я обязательно ее найду.

Грацци, стоя у телефона, кивнул головой в знак согласия и подумал: я пожалею об этом, ее успеют убить.

— Она мне очень нужна, понимаешь? — сказал он умоляющим тоном. — Ты должен ее найти! Он же ненормальный, его теперь не остановишь.

— Я найду ее, — заверил Жан Лу. — Не порть себе из-за нее кровь, патрон.

В ту же минуту во все комиссариаты департамента Сена было передано самое подробное описание примет девушки: около двадцати лет, блондинка, хорошенькая, когда ее видели в последний раз, на ней было голубое пальто.

Было 18 часов 05 минут.

Бенжамина Бомба, которую все звали Бэмби, с клубничной карамелькой во рту, пустым спичечным коробком в руках — она вскоре бросила его на мостовую — и вкусом поцелуя на губах стояла в своем голубом пальто у выхода на перрон к поездам дальнего следования, слушала свистки локомотивов на Лионском вокзале и про себя повторяла: «Как же мне все это осточертело, как же мне это все осточертело, чем я так провинилась перед Господом Богом, чтобы такое со мной приключилось?»

Было шесть часов вечера и еще сколько-то там минут на городских часах, она заметила это, когда вышла на улицу. Она не плакала, и за это спасибо. Выплакаться она успеет завтра, когда ее вызовут в кабинет мсье Пикара и он скажет ей: «Мадемуазель, вы очень милы и печатаете грамотно и очень быстро, я нисколько не сомневаюсь в вашей искренности и обоснованности ваших доводов, но, к сожалению, вынужден сказать, что вам следует подыскать себе другое место».

Конечно, мсье Пикар не станет разговаривать с ней подобным образом, но ее выставят с работы на второй же день, как самую последнюю дуреху, как глупую тетерю, как чокнутую девицу, каковой она и является.

«Чокнутый» — любимое словцо Даниеля. Он говорит: «чокнутый тип», «шофер совсем чокнутый», «тут мне навстречу попалась совершенно чокнутая девица». У него это означает: сумасшедший, тупица, человек, у которого не все дома, который ничего вокруг себя не замечает.

Она не плакала, но глаза ей как бы застилал туман, и она плохо различала здание вокзала, автомобильную стоянку перед вокзалом, автобусы, отъезжающие в сторону площади Бастилии, весь этот город, о котором она долгие месяцы мечтала, как глупая тетеря, как чокнутая провинциалка.

Завтра ее уволят. Вернее всего, заберут и комнату. Все, вероятно, кончится, так и не успев начаться. Три дня назад, всего три дня, она рисовала себе свой приезд в Париж, у нее был аппетит маленькой хищницы, крепкие зубы, которые два раза в день она чистила пастой «Сельжин», лучшей лечебно-профилактической пастой, голубое Пальто, купленное всего лишь месяц назад, чудесные белокурые волосы, красивые ноги, большие голубые глаза, от взгляда которых у нее самой замирало сердце, когда она смотрелась в зеркало, она умела грамотно и быстро печатать, в чемодане у нее лежали диплом Школы Пижье, три платья и три юбки, а в сумочке — пятьдесят тысяч франков.