Анастасия Дробина - Прекрасное видение

– Наши? А ты?

– Ну а чего всем-то тащиться? Я тесто поставила… Бесам обещала, что пирогов нашлепаю. – Катька упорно смотрела в сторону. – И стирать с матерью хотели. Завтра-то уже на работу, когда же мне…

– Катьк… – Я села рядом с ней. – Ну ты что?

– Да ничего. Не поеду я. Нашлась она – и нашлась, слава богу. Можно теперь и своими делами заняться. И не смотри на меня так! Сама-то чего туда несешься? Она тебя звала?

– Но ведь Барс позвонил… – Я невольно смутилась.

– Ну да – Барс! А не она… – Катька, насупившись, встала, отошла к окошку. – Ей-то, можешь успокоиться, никто не нужен. Я, конечно, что… Сразу Бесу на мобильник названивать начала, прямо с Маринки его стащила. Уж кому-кому, а ему вовсе туда ехать незачем! Чего позориться зря, она ему черт знает когда отставку дала. Какое там, ничего слушать не стал! Чудо мое в перьях, и за что такое наказание…

Я не стала выяснять, что именно Катька считала наказанием – самого Яшку или его чувства к Ванде. Продолжать спор не имело смысла.

– На, держи. – Катька протянула мне пакет с Наоми Кэмпбелл. – Икона ее. Пусть радуется – отыскали… И вот это возьми, здесь печенье и смородина тертая, мать положила. От меня – привет. И давай уже домазывайся – с одним накрашенным глазом ехать собралась? Совсем с ума посходили с этой Марсианкой!

К больнице номер один города Пушкино мы подъехали на двух машинах полтора часа спустя. Трехэтажное серое здание скрывалось в глубине обширного, занесенного снегом двора. Вдоль ограды тянулись голые кусты сирени, по белой клумбе расхаживали две вороны, третья в стороне теребила хлебную корку. По расчищенным дорожкам чинно прогуливались старушки. Наше прибытие произвело небольшой переполох. Бабки, настороженно кудахтая, сбились в кучу у подъезда и с ужасом наблюдали, как из черного джипа выскакивают один за другим братья Мелкобесовы. До меня донеслись обрывки разговора:

– О – бандиты явились! Говорила я – здесь из ихних кто-то лежит!

– А рожи-то, рожи! Куды милиция смотрит?

– Гли, и девку с собой привезли…

– Один-то еще вчера явился. Точно вам говорю – чеченец самый главный!

– Да вон он стоит! У, разбойничья морда…

У крыльца действительно стоял Барсадзе. Я еще при въезде во двор узнала его огромную фигуру в черном плаще. Увидев меня, он подошел. Первыми словами Барса были:

– Нина, простите меня.

– Не прощу, – холодно сказала я. Тут же мне вспомнился отсутствующий вид Барсадзе, когда вчера мы вышли от Суарес, его рассеянные ответы на мои вопросы. – Вы еще вчера вечером знали… Это же она позвонила вам на мобильный? Когда мы были у Стеллы?

– Да, – сознался Барс. – Но, Нинико, что я мог сделать? Она сказала два слова – адрес больницы и «приезжай». Все! Как я должен был поступить?

– Что с ней?

– Слава богу – почти все в порядке.

– Она знает, что мы здесь?

– Да.

Сгрудившиеся неподалеку Бесы напряженно наблюдали за нами. Взглянув на них, Барсадзе поднял руку:

– Здравствуйте, уважаемые.

– Здравствуйте, Георгий Зурабович, – спокойно сказал Яшка, подходя. Несколько секунд они с Барсом рассматривали друг друга. Во взгляде последнего мне почудилась едва заметная насмешка. Заметил ли ее Бес? Кажется, нет.

– Подождите, я щас, – махнул он рукой братьям. – Мотор не выключайте.

Барсадзе посторонился, пропуская нас вперед. Втроем мы вошли под гулкие своды приемного покоя.

Ванда была одна в большой палате на пять человек. Она сидела на аккуратно застланной койке с потрепанной книгой в руках. Я автоматически бросила взгляд на название. «Револьвер Мегрэ».

Ванда положила книгу на подоконник и протянула мне руку.

– Привет.

Она страшно похудела, осунулась. На ее голове все еще была белая повязка, скрывающая волосы, из-за которой Ванда как никогда напоминала марсианку. Сходство дополняли огромные прозрачные глаза на бледном лице.

– Ванда… – прошептала я. – Как ты?

– Спасибо, уже ничего. – Голос ее был прежним: спокойным, ровным. – Яшка, здравствуй. Как барахолка – еще стоит?

– Ну, мать, задала ты нам жару, – сказал на это Бес. Покосившись на Барсадзе, придвинулся ближе, неловко присел на хлипкий стул. – Ты это… Какая сука тебя?..

Ванда пожала плечами. Через плечо Яшки взглянула на Барса.

– Но они же знают, девочка, – словно извиняясь, сказал тот. Ванда отвернулась к окну. Повисло натянутое молчание. Наконец Барсадзе пояснил:

– Она приехала в Пушкино на квартиру к Хеку и Серому. Тони ей дал этот адрес, про квартиру на Гурьянова он не знал. Пришла с пистолетом и потребовала вернуть икону. Кажется, выстрелила один раз…

– Два, – не оборачиваясь, поправила Ванда.

– Да… Конечно, не попала. А потом кто-то из них ударил ее. Чем-то тяжелым, сзади. Когда она очнулась, никого не было. Эти два шакала – воры, но за мокрые дела никогда не брались. Скорее всего, они ударили Ванду со страху, не хотели убивать. А когда увидели, что она не дышит, перепугались и сбежали в Москву, к Серому. Икону, конечно, захватили с собой. Десять дней никуда не высовывались, ждали отца Фотия из Киева. Когда поп вернулся, тут же приехали к нему, но у того не оказалось денег. Хек с Серым согласились подождать до завтра. Вот только не пойму, зачем им понадобилось на барахолке кашу заваривать. Одно слово – отморозки…

– А… ты? – спросила я Ванду. Та не повернулась, не ответила. Вместо нее продолжил Барсадзе:

– Ванда сумела выйти из квартиры и выбраться на улицу. Возле подъезда снова потеряла сознание. Люди вызвали «Скорую», Ванду отвезли в больницу. При ней не было никаких документов. Три дня она находилась без сознания, когда очнулась – сказала, что упала с лестницы. В розыске ее не было, и милиция не заинтересовалась.

Барс говорил еще медленней обычного, с трудом подбирая слова, и я прекрасно видела, что ему неловко. Все это должна была рассказывать сама Ванда. Но она по-прежнему молчала, глядя в окно. Ее тонкие пальцы, сжимающие книгу, слегка подрагивали.

– Почему ты никому не позвонила? – спросила я. Ванда повернулась ко мне с вопросительным выражением лица. Я поняла, что она не слышала меня. Пришлось повторить:

– Почему ты не звонила? Мне, матери? Твою прабабушку чуть инфаркт не хватил!

– Как инфаркт? – нахмурилась Ванда. – Я же ей два дня назад дала телеграмму. Как только меня стали выпускать на улицу – сразу дала. Зачем вы вообще к ней ездили? Так бы она вообще ничего не знала…

– Но… как же… – растерялась я. – Мы беспокоились…

– О чем?

– Но ведь ты пропала!

– Нин, я большая девочка, – сказала Ванда, слабо улыбнувшись. – У меня свои дела. Вам что, мать названивала?

– Конечно!!! Я ей сказала, что ты с любовником в Египет улетела!

– Правильно. Спасибо.