Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента

Они долго сидели в ресторане. Говорил в основном Баннер. Он, Баннер, ныне живет в Париже, он заграничный агент фирмы Мандерсона, он полностью удовлетворен и своим положением, и перспективами.

Минут через двадцать Трент наконец смог сообщить ему, что более года не был в Англии, и тогда Баннер приступил к устаревшим новостям. Оказывается, Марлоу вскоре после смерти Мандерсона вошел в дело своего отца и фактически этим делом ныне руководит; у Баннера с Марлоу сохранились добрые отношения, и они думают о том, как провести вместе лето. Мистер Баннер говорил о Марлоу с восхищением, упомянул о предстоящей женитьбе Марлоу на некой ирландской девушке, к чему тот давно стремился, и Трент с силой сжал под столом руки. Он впервые подумал о том, что в его версии что-то неладно.

Мысли его путались, и он напрямик спросил о том, что с миссис Мандерсон… Миссис Мандерсон, обстоятельно доложил Баннер, уладив дела мужа, какое-то время жила в Италии и только недавно вернулась в Лондон, где приобрела маленький домик; говорят, ее редко видят в обществе.

Вскоре Трент, сославшись на занятость, дружелюбно попрощался с Баннером. Еще через полчаса он лихорадочно демонтировал студию. К полуночи он порвал слабые корни, связывавшие его с Парижем, и бросил прощальный взгляд на свинцовое море у крепости, что в скалах Довара.

В первую очередь он решил повидать мистера Копплса – были сведения, что тот в Лондоне. Однако Копплс оказался в отъезде. С Марлоу Трент встречаться не хотел, к миссис Мандерсон пойти не мог… Отель, новая студия, где в тщетных попытках заняться делом он вспомнил однажды, что миссис Мандерсон была поклонницей музыки, и стал вдруг завсегдатаем оперы… Это случилось, когда он уже отчаялся встретить ее. В толпе кто-то тронул его за руку. Трент обернулся – перед ним стояла она, более блистательная, чем в ту пору горя и страха. Она улыбалась, и Трент почувствовал ее волнение.

– Я не хочу опаздывать на «Тристана», – сказала она. – И вы не опаздывайте. Повидайте меня. – И назвала номер ложи.

Последующие два месяца Трент еще долго будет вспоминать с содроганием: в многочисленных встречах миссис Мандерсон сохраняла холодное дружелюбие, державшее его в атмосфере обычного делового знакомства. Кроме того, он встретил ее в опере с некой миссис Уоллес, игривой экономкой, которую знал с детства. Миссис Мандерсон, вернувшись из Италии, каким-то образом забрела в круги, к которым принадлежал он, и Трент терялся в догадках, сознательно ли сделан этот шаг, не означает ли какой-то потаенной заинтересованности миссис Мандерсон в их отношениях. Однако то возбуждение, с которым она остановила его в фойе, казалось, ушло навсегда.

Однажды ему выпал мучительный спектакль: он сидел в опере за ее спиной, и ничего вокруг не существовало, кроме обильных ее черных волос, овала щеки, линии плеча, кисти спокойной руки на барьере. Когда завершился спектакль, он был бледен, подавлен и простился с дамами с грубоватой поспешностью.

В следующий раз он увидел ее на даче, где оба были гостями, и, как ему казалось, держал себя в рамках разумного нейтралитета. Он уже не сомневался, что она прочла его рукопись и по-своему переживает его подозрения. Так что же заставляет ее общаться с ним с той же милой откровенностью, с какой относится к людям, не сделавшим ей ничего дурного? Ведь рана нанесена его рукой, и она знает об этом.

Несколько раз он чувствовал желание поговорить, но что-то заставляло ее уходить от разговора с присущим обаятельной женщине искусством. И он сделал два вывода: надо уехать из Лондона, и он уедет. Он избавится от этой мучительной неопределенности – в чем прав в деле Мандерсона, в чем просчитался, чем все-таки раздражена миссис Мандерсон.

В Лондон вернулся Копплс, а Трент его уже ни о чем не спрашивал. Ему все помнились слова старика: «Пока ее судьба связана с Мандерсоном, никакая сила не заставит ее предать его. Она женщина с достоинством, Трент».

Второй его вывод: ему не хотелось бы остаться с ней наедине. Однако когда несколько дней спустя она прислала записку с просьбой о встрече, он и не попытался увильнуть…

– Я пригласила вас потому, – сказала она за чаем, – что дальше так продолжаться не может. Когда вы уехали тогда, я твердила себе, что вовсе неважно, что вы думаете обо мне в связи с этим делом. Сейчас я считаю иначе. Все дело в причине, по которой вы не дали хода рукописи. Я спрашивала себя: что это значит для меня? Ничего! Но я должна об этом говорить, потому что то, о чем вы думали, было не правдой. – Она подняла глаза и спокойно встретила его взгляд.

– Как только я узнал все, я перестал так думать.

– Благодарю вас, – сказала миссис Мандерсон и внезапно покраснела. Затем, играя перчаткой, добавила:

– Но я хочу, чтобы вы узнали, что было правдой… Я не предполагала, что когда-нибудь вновь увижу вас, – продолжала она тише, – но я чувствовала, что если это произойдет, я должна буду поговорить с вами. Я думала, что разговор не будет трудным, но все изменилось. Разговор осложнили вы.

– Каким образом? – спросил Трент.

– Не знаю, – сказала она. – Впрочем, нет, знаю. Вы относились ко мне так, будто никогда ни в чем меня не подозревали. А я боялась встречи с вами: мне казалось, вы глянете на меня тем же ужасным жестким взглядом, какой был у вас, когда вы задали мне свой последний вопрос, – помните? Вместо этого вы были… – она помедлила, – вы были просто милы, знаете ли. После первой встречи в опере я шла домой с таким чувством, что вы не узнали меня, вспомнили мое лицо, но не узнали, кто это. Я не могла вспомнить, назвали вы меня по имени или нет. В следующий раз – да, у Ирстонов вы произнесли мое имя. Все остальные дни я хотела объяснить вам ваши заблуждения, но не решалась и, видимо, не смогла бы решиться, будь на мне хоть какая-то вина перед мужем.

Миссис Мандерсон, утратив скованность, заговорила с пылкой решимостью устранить недопонимание, которое столько времени тяготило ее.

– Поймите, я не виню вас и никогда не винила за то заключение, к которому вы пришли. Вы знали о нашем разладе с мужем и понимали, что это может значить для следствия. Я объясняла вам суть нашего разлада, но видела, что не убедила вас. Вы проницательны. Да, мой муж ревновал меня к Джону Марлоу, вы угадали. Когда вы дали мне понять, что раскрыли причину поведения мужа, для меня это было очередным ударом. Мне казалось, что унижения и напряженность кончились, что заблуждение мужа умерло вместе с ним. Однако его заблуждение стало вашим… Это больно задело меня, но, вероятно, вы не могли предположить ничего другого! Наконец я взяла себя в руки и была готова к разговору с вами, но вы уже ушли.