Лев Гурский - Никто, кроме президента

Я подал знак операторам и, пока камеры опять разворачивались ко мне, успел глянуть на большие электронные часы в студии. Как быстро, дьявол, сегодня тикает время! До конца «Угадайки» – всего девятнадцать минут. То есть через тринадцать Волин снимет маску и будет говорить. А что с его детьми, до сих пор неясно…

Ну где же этот чертов Лаптев? Почему не звонит?!

Лаптев крикнул мне вослед: «Только осторожнее!». Но трудно быть осторожным, когда ты, высунув язык, летишь вверх по лестнице шестнадцать пролетов подряд – давно не тренированный, с бухающим сердцем, – а затем еще лезешь по железным ступенькам к гостеприимно распахнутому люку, высовываешь голову в этот люк и… Ну разумеется же, я глупо попался!

Меня треснули сзади по шее. Я выронил свой «стечкин» обратно вглубь люка и еле-еле сумел ухватиться за край, чтобы не свалиться вслед за пистолетом.

– О-о-о, – с веселым изумлением сказал мне силуэт взрослой головы. За ним, на фоне тусклых отблесков зарева, маячили еще три силуэта, поменьше. – К нам пожаловали в гости сами бывший вице-король российской пластмассы!.. Неожиданно, но трогательно. Давайте, Сергей Михайлович, залезайте, только руки потом держите повыше… А вы, детки, сюда! Стойте так, чтобы и вас я видел…

Хотя эта физиономия мелькала в ящике раз сто, я сперва даже не узнал его. Не потому что я страдаю провалами в памяти. А потому что отказывался верить своим глазам. Я таращился на невзрачного сутулого человечка с пистолетом в руке, но ничего не понимал.

Воображение отказывало. Гэ Эс Же. Ничтожнейший псих Желтков. Мелкий гаденыш на подхвате у крупных гадов. Шестерка из бюро недобрых услуг. Копеечный политолог-дерьмоброс. Как же так? Концы не сходятся с концами. Чтобы этот мухомор, этот недомерок из телевизора, этот безумный борец с олигархами… Чтобы он был тем самым , перед кем выплясывали и Фокин, и Соловьев… Чтобы именно он заварил всю эту кашу… Немыслимо. Всем фигням фигня. Дас ист фантастиш! – сказал бы, наверное, бедняга Шрайбер. Даже по сравнению со всем нынешним бредом, к которому я почти уже притерпелся, этот казался чрезмерным…

– Как-то вы, Сергей Михайлович, сегодня выглядите обалдемши, – ерническим тоном проговорил Желтков. – Как-то вы в лице переменимшись. Чегой-то вы заметно удивимшись. А ведь я, между прочим, тоже не думал, что увижу вас здесь. Между пластмассой и культурой – дистанция огромного размера…

– Между вашей политологией и похищением детей – расстояние еще больше… – Я, наконец, обрел дар речи. С нею ко мне вернулась и способность наблюдать. Я заметил, как дочка министра, пользуясь моментом, тихо-тихо, осторожно-осторожно перемещается вместе с младшими детьми в сторону открытого люка.

– А-а! – с удовлетворением протянул Желтков. – Слава богу. А я-то все искал повод вас шлепнуть. Но раз вы слишком много знаете, то жить вам абсолютно незачем… Откуда, кстати, утечка? Хотя нет, стойте, не надо говорить. Я сейчас сам попробую угадать, откуда… Соловьев, да? Господи, конечно, у вас же дачи рядом, в Жуковке! Ну Лабух, ну решето, доберусь я до тебя!

– Боюсь, до него уже добрались, – заметил я. – Там, внизу.

– Ах, ну правильно! – спохватился недомерок. – Папочкин лимузин спалили, теперь папочке бьют морду. Одобряю, не при дочери его будь сказано… – Тут Желтков посмотрел на ребятишек, все понял и строго поманил их обратно пистолетом: – Эй, Адочка, детка, куда ты? Ну-ка брысь назад! К папе захотела? Я могу тебя отправить вниз намного быстрей… Вы представляете, Сергей Михайлович, – обратился он уже ко мне, – по милости этой паршивки нам пришлось увозить деток из Жуковки. А теперь к нам пожаловал этот пестрый сброд… Понять не могу, где все люди Фокина. Звоню ему, звоню Иванову… Впрочем, чего я вам объясняю? Вы ведь не знаете, кто такие Фокин и Иванов…

– Почему же, как раз знаю. – Я старался справиться с волнением, говорить спокойно и убедительно. – По крайней мере, второй из них уже труп, даю вам личную гарантию. А Волин давно не в Большом театре и вот-вот обратится к народу в прямом эфире… Вы тут можете, конечно, еще пострелять, но я советую вам сдаваться. Самое время, пора. Отпустите детей.

От моих слов Желтков попросту отмахнулся, словно от мошкары. Он меня как будто и слышал, но понимать не хотел. Или уже не мог.

– Отпустить? Чушь собачья! – заявил он. – Зачем мне их отпускать? Президент, разумеется, в театре, а с ним люди Фокина. У меня все под контролем. У меня все схвачено, глупый вы человек. Мои идеи всегда срабатывают. Рано или поздно я добиваюсь своего. Вы узнаете мой «макаров»? Он наградной, от МВД. У вас должно быть что-то похожее. А этот я купил у Березы. Вы с ним, кажется, ссорились, да? Теперь я из этого пистолета вашу ссору усугублю навсегда… Гуд бай, король пластмассы!

Я не успел даже испугаться, а Желтков уже давил на собачку. Сухой щелчок. Осечка? Еще один. Опять осечка? Еще. Еще.

Наставив на меня оружие, борец с олигархами продолжал нажимать и нажимать на спуск, но я вдруг все понял про этот пистолет – и с трудом удержался от смеха. Мне стало легко и свободно. Свинцовая тяжесть, которая все последнее время давила мне на плечи, теперь превратилась в легчайшую пенопластовую ношу, а затем и вовсе – в детский воздушный шарик. Шарик взмыл вверх и пропал в ночном небе над зданием Минкульта.

– Ада, – сказал я министерской дочери, не обращая внимания на Желткова, – больше ничего не бойся. Забирай Славу и Настю, спускайся с ними вниз, там найдешь человека по фамилии Лаптев. Скажешь, что все в порядке, чтобы он быстрее звонил Школьнику на телевидение… Запомнила? И богу своему не забудь сказать, чтобы прекращал погром. Хватит, все кончено, мы победили…

Ада сосредоточенно кивнула. Три фигурки – две маленькие, одна чуть повыше – метнулись к люку.

– Чушь, – упрямо сказал Желтков. Он никак не переставал мучить бесполезный спуск. – Куда все побежали? Слава, Настя, Ада! Дети, а ну вернитесь! Стрелять буду! Вернитесь, кому говорю! Ничего не кончено, не слушайте его, нет уже никакого Лаптева, он мертв, и Школьник, а еще раньше Ларягин… У меня есть дар, я всех сглазил, а у всех, кого я сглазил, не будет никакого будущего. Это ведь я, я придумал весь ваш судебный процесс… Слушайте, Каховский, почему он не стреляет? Он ведь заряжен! И Береза мне давал гарантию, что ствол в идеальном состоянии!

– Плохо вы знаете хозяина пистолета, – улыбнулся я. То чувство, что я испытывал сейчас к Березе, смахивало на нежность, ей-богу. – Это ведь такой скупердяй, такой потрясающий кидала! Лучший в мире Карлсон. Какие у него могут быть гарантии? Чтобы он да кому-то продал хоть что-нибудь полезное… Ну как же вы, взрослый человек, могли в это поверить? Наверняка оружие было с брачком, или он сам его и поломал… Давайте его сюда!