Джайлс Блант - Сезон мошкары

— Все это, конечно, места, которые первыми приходят в голову при слове «Алгонкин-Бей». Но то, что они ей ни о чем не говорят, вовсе не значит, что она не местная жительница, согласны? Дело может быть просто в том, что память ее еще не пробудилась.

— Согласен, — сказал доктор Пейли. — Но глядите, что происходит потом.

Он прокрутил вперед несколько кадров — изображения мелькали и расплывались. Несколько минут ожидания, во время которого врач следил за отметкой количества кадров в нижней части экрана. Потом видео щелкнуло, и картинка остановилась.

— Вот. Я показываю ей снимок Бофорт-Хилла.

— Да, вон и старая пожарная каланча, — сказала Делорм.

От водонапорной станции вверх извивалась, образуя вытянутую букву V, неприметная на снимке грунтовая дорога.

— Она ничего не говорит, как видите, но обратите внимание, как она хмурится. Поднимает руку, хочет что-то сказать…

Внезапно экран исполосовали помехи, раздался треск, почти рев статического электричества. Глаза девушки округлились в две буквы О, рука метнулась вверх, ко рту.

— Что случилось? — спросил с экрана доктор Пейли. — В чем дело?

Лицо девушки опять приняло непроницаемое выражение — ужас миновал.

Доктор Пейли еще раз осведомился у нее, в чем дело.

— Да ничего, — отвечала девушка. — То есть я не знаю. Мне вдруг стало страшно.

— Возьмите на заметку эту эмоциональную реакцию, — сказал доктор Пейли, обращаясь к Кардиналу и Делорм. — Это хороший признак.

— Что ее так испугало? — спросила Делорм.

— В проводе что-то замкнуло, отсюда и помехи, так неприятно ее всколыхнувшие. Но перед этим она, по-моему, не то узнала Бофорт-Хилл, не то хотела что-то сказать о нем. Вот и непонятно, на что именно она так отреагировала — на неожиданный шум или на вид Бофорт-Хилла. Как видите, больше вытянуть из нее мне так ничего и не удалось.

На экране доктор Пейли мягко уговаривал девушку сказать, что ее испугало.

— Не знаю, — все повторяла она. — Я просто вдруг… не знаю.

— Вас испугал шум?

Она покачала головой:

— Не могу сказать в точности.

— Вас испугало что-то на фотографии? Может, взглянете еще раз?

— Не знаю…

— Обещаю, что теперь шума не будет. Я придержу провод.

— Ну, может быть…

Опять возникла фотография Бофорт-Хилла. Выражение лица девушки на этот раз почти не изменилось — теперь она была вся внимание. Потом она качнула головой:

— Нет, место это мне незнакомо. По крайней мере, так мне кажется. А почему я вдруг так подскочила — не знаю.

Доктор Пейли нажал кнопку.

— Еще несколько минут, и я закруглил эксперимент. Может быть, вам это большой пользы и не принесло, но мне хотелось, чтобы вы поняли, как неспешно приходится двигаться.

— Не могли в нее стрелять на этом холме? — спросила Делорм.

— Очень маловероятно. Как я уже сказал, о самом событии она помнить не будет. Все в пределах получаса до и после него вычеркнуто из памяти. Если до этого ее удерживали в плену, если она бежала, это она может вспомнить, но как в нее стреляли — исключено.

— Но значит, что-то в этом месте могло происходить, — заметил Кардинал.

— Да, конечно. Какие-то события, предшествующие травме. Или что-то потом, когда она пришла в себя. Если это так, то, вероятно, в дальнейшем она сможет это вспомнить. Только надо проявлять терпение.

— Ну, как тебе идея немного пройтись? — выйдя, спросила Делорм. Она спрятала за ухо прядь волос — на парковке было сыро и ветрено. — Погляди на этот холм. Узнаешь?

— Да. Его снимали откуда-то с задов университета, — сказал Кардинал. — Хорошо бы нам двинуть до дождя, а?

— Может, она студентка Северного университета? Как ты думаешь?

— Нет, если б это было так, они бы уже сейчас дали нам знать.

— Ну, а для любого нестудента самый простой путь на Бофорт-Хилл — это повернув с Одиннадцатого шоссе. Я подъеду туда, а с тобой встретимся на полпути.

— Над Нишинейб-Крик?

— Ага. Там, где ручей огибает маленький островок. Через минут сорок пять или час.

Возле Алгонкин-Бей нет больших гор, но вокруг, подобно стаду гигантских буйволов, теснятся высокие скалистые уступы докембрийского периода. Жесткое каменистое плато прикрыто слоем суглинка, питающего тысячи квадратных миль лесного массива. На одном из таких уступов раскинулся кампус Северного университета, откуда студенты могли любоваться видом городка и синим простором озера Ниписсинг. Но сегодня никакой синевы не намечалось. Моросил мелкий дождичек, и небо было затянуто удручающе серыми тучами.

Они расстались с Делорм возле Управления, поехав каждый своим путем. Поднимаясь в кампус, Кардинал сделал остановку у поворота на Саквилл-роуд, где была маленькая полукруглая площадка. Давным-давно, еще в школе, он останавливался здесь со своей тогдашней девушкой Блендой Стюарт, которая напрочь отказывалась подниматься дальше в старенькой машине его родителей. Теперь он глядел на городские крыши, за которыми милях в семи к югу виднелись острова Маниту. Бофорт-Хилл находился в западной стороне за лесом и был отсюда еле различим.

Кардинал продолжил путь дальше до университета и поставил машину на гостевой площадке. Прошел по кампусу к причудливой сети тропинок, начинавшихся за главным зданием. Из центрального входа выбежала группа студентов. С веселым смехом и гиканьем они текучей толпой устремились к дому. Какие они юные — моложе даже, чем Келли, его дочь, какие по-детски невинные. Кардинал позавидовал их веселому содружеству. Когда он был студентом в Торонто, то, желая сэкономить, не жил в кампусе, а снимал вонючую комнатенку возле Кенсингтон-Маркет. Получилось, что он лишил себя удовольствия жить вместе с однокашниками, а ничего не выгадал, так как платить за это пришлось даже больше.

Между сосен маячила вышка — дальше начинались тропинки. Кардинал пошел по той, что вела к вершине ближайшего уступа. Чтобы не заела мошкара, приходилось двигаться быстро и постоянно отмахиваться. Примерно через три сотни ярдов лесом тропинка вышла к небольшому искусственному пруду. Кардинал сошел с тропинки и стал подниматься напрямик. Воздух был густо напоен запахом сосны, сырой глины и листьев. Мелкий дождик не достигал лесной подстилки, а стоял в воздухе липким туманом.

Самое страшное в мошкаре, думал Кардинал, — это ее поистине дьявольское свойство: беззвучие. Мошка не жужжит, как пчела, не гудит, как овод, не издает даже тоненького комариного писка; никак не предупреждает о своем прилете, почему и невозможно ее вовремя хлопнуть. Кардинал почувствовал укус в лодыжку — боль такую острую, словно в тебя вонзили раскаленную иголку, — и наклонился, чтобы заправить брючины в носки. Единственное, за что следует быть благодарным мошкаре, — она не кусает сквозь материю. Пока он стоял наклонившись, еще одна тварь вцепилась ему в шею, резанув ее, словно ножом. Он прихлопнул ее, и на ладони остался кровавый след.