Джайлс Блант - Сезон мошкары

— Есть и другая возможность, — сказал Кардинал.

— Да?

— Нишинейб-Фоллз однажды уже сослужили ему хорошую службу. Так он мог вернуться туда для нового убийства.

— Но Клыка убили около Вест-Рок.

— Я имею в виду Терри Тейт.

Обычно наркомана представляют отчаявшимся человеком, который целыми днями только и делает, что изобретает, как бы достать очередную дозу. Задыхающийся, с блуждающим взглядом, взмокший от пота, он забирается в укромный угол, прячет под влажными от пота простынями телефон и набирает номер верного человека. И когда знакомый отказывается дать ему товар в долг, он начинает названивать приятелям, связь с которыми потерял уже много лет назад. Он просит одолжить денег, обещает вернуть их уж конечно же с процентами. Затем, как молния, его пронзает мысль: что бы такое продать? Музыкальный центр? Коллекцию дисков? Это в том случае, если у него еще остается что-то на продажу. Когда все мыслимые предметы, за которые можно выручить деньги, из дома исчезают, а наркоман имеет сколько-нибудь привлекательную внешность, он пытается торговать собственным телом. Если же тело его не выдерживает критики, остается воровать. И наркоман наносит неожиданный визит какому-нибудь живущему неподалеку родственнику, старинному приятелю или просто неудачливому знакомому. После чего стоит тому отвернуться, и магнитола, каминные или ручные часы либо какая-нибудь серебряная памятная безделушка исчезают в недрах рюкзака страждущего.

Многие наркоманы иной раз действительно делают нечто подобное. Но чаще планов, как раздобыть следующую дозу, они не строят, потому что план этот у них давно уж разработан и стал их повседневной рутиной. Ведь вся жизнь их в конечном счете крутится вокруг дозы.

Нет, что на самом деле больше всего занимает мысли наркомана, так это размышления о том, когда и как он бросит свою пагубную привычку. Обычно он предается этим размышлениям по утрам. Вот сегодня я выкурю трубочку, сделаю укол, опорожню эту ампулу, а завтра утром — нет, чтобы попытка на этот раз оказалась действенной, а план избавления реальным, — пусть это будет следующий понедельник, даю себе еще одну неделю срока — в следующий понедельник я отправлюсь на занятия по программе «двенадцать шагов», начну впитывать всю эту премудрость, в которой они поднаторели, и совершенно преображусь. Это будет нелегко, но к понедельнику я подготовлюсь. Да, правильно. Выбираем понедельник.

Проходят дни, недели. Наркоман уже видит, как начинает программу постепенного отвыкания, за которым последует воздержание. Жизнь его станет полниться пленительным — и вовсе не унылым — бесстрастием. И настанет день, когда при виде горки белого порошка он не почувствует ни малейшего влечения, а рука не потянется к шприцу.

Так это происходило и с Кевином Тейтом. Последний его курс постепенного отвыкания от вдыхания порошка привел его к подкожным инъекциям, а там все началось опять со скоростью машины, на которой самоубийца решил броситься в пропасть. Повторилось то же, что и всегда, начиная с последних классов школы.

Он знал, откуда образовалась в его жизни эта дыра, пустота, заполнить которую мог, как казалось, один героин. В десять лет он стал сиротой, и хотя взявшие его в семью дядя с теткой, да и сестра, делали все, что только можно, жизнь стала иной. Как будто почва ушла у него из-под ног, и все стало зыбким и призрачным.

А Терри, казалось, это нипочем. Ей исполнилось пятнадцать, и она вроде бы вполне приспособилась к жизни. В то время как Кевин все больше отбивался от рук и новые родители вечно его наказывали — запрещали то одно, то другое, не разрешали смотреть телевизор, урезали карманные деньги — словом, безнаказанными его проступки не оставались, Терри вечно заступалась за него, улещивала тетку с дядей, чтоб были с ним не так суровы. И вечно уговаривала его вести себя получше. Казалось, жизнь их раз и навсегда предопределена, распорядок ее был вписан жестокой рукой в книгу судьбы в тот момент, когда самолет, на котором летели их настоящие родители, устремился вниз и уткнулся носом в землю.

Иногда Кевин ловил себя на том, что сердится на сестру за ее умение пережить трагедию так легко, выйти из нее неуязвимой и, в отличие от него, безмятежной, как ни в чем не бывало. Терри окончила колледж и завоевала себе место в театральном мире Ванкувера. Кевин же колледж бросил, посчитав, что ученая степень поэту ни к чему. А потом, сконцентрироваться на Шекспире или Джоне Донне, когда все мысли заняты добыванием следующей дозы, крайне затруднительно. Вскоре после того, как с колледжем было покончено, Кевина арестовали, найдя у него столько героина, что хватило бы на десятерых.

Пока что ему удавалось скрывать вновь проснувшуюся в нем тягу от Леона и Рыжего Медведя. Он носил футболки с длинными рукавами, а кололся лишь поздней ночью. Правда, бывало, он иногда залезал в баночку, чтобы извлечь из нее щепотку-другую, но лишь когда хотел собраться или обрести силы на оставшиеся до вечера часы. Но, не считая дня, когда был убит Клык, получить настоящую полноценную дозу он позволял себе только после полуночи.

Пока что он ухитрялся держать их в неведении: ведь притворство — это первейшее из искусств, которые осваивает наркоман. Но бесконечно продолжаться это не могло, терпеть становилось все труднее, а значит, надо бежать, что он и без того собрался сделать. Да, таков был его план. Воздержание и никаких наркотиков до конца его дней — вот цель, которую он себе поставил. А с воздержанием прояснится и ум — состояние, которого он не испытывал, начиная с… каких лет? Четырнадцати? Пятнадцати? Вот что ему надо, а вовсе не наркотический дурман. Не собирается он бездарно тратить время, околачиваясь в «Розовом бутоне» в компании таких, как Леон. Не пройдет и трех месяцев, как он очутится на греческом острове и будет жить, как жил Леонард Коэн в бытность свою молодым поэтом. Он будет есть овечий сыр, пить козье молоко и работать над книгой стихов, где соберет все свои мысли и чаяния и суммирует все, что знает о поэзии.

Но как выбраться из лагеря и порвать с Медведем раньше понедельника, он себе не очень представлял. Дело осложнялось и тем, что сейчас он был так взвинчен, что не мог совладать даже с четверостишием, не говоря уже о сложных, многоплановых произведениях, которые он себе наметил. Но наступит день, и он вырвется отсюда. Он уже позвонил в Центр исследования наркозависимых и их реабилитации на Колледж-стрит и записался на прием в понедельник после двенадцати.

Но к этому надо было еще подойти. Деньги у него имелись: благодаря организаторским способностям Рыжего Медведя банковский счет его неплохо пополнился. Однако несколько дней придется как-то протянуть. Он должен не сомневаться, что героина хватит и на несколько ночей, и чтобы дожить до Торонто.