Эд Макбейн - Дело принципа

Он не знал, правда, как относится к району – ненавидит его или нет. Но отчетливо осознавал, что где-то существует другая жизнь, лучше, чем здесь. Поэтому он твердо решил оказаться в той, другой жизни. И одним из сокровищ своей жизни он считал Мэри О'Брайен.

С ней он познакомился позже, когда ему исполнилось семнадцать. Он родился в итальянской семье, и его дедушка – даже накануне войны с гитлеровской Германией и ее союзниками – считал Италию культурным лидером мира и провозгласил Муссолини спасителем итальянского народа. Поначалу Хэнк не мог поверить, что влюбился в ирландскую девушку. Разве родные не твердили ему, что все ирландцы – пьяницы? Разве друзья из уличного братства не говорили, что все ирландские девушки – распутницы? Разве итальянские и ирландские мальчишки не находились в состоянии войны с каждодневными уличными драками? Так как же он мог влюбиться в девушку, которая была ирландкой до корней своих рыжих волос?

Ей было пятнадцать, когда они познакомились. Тогда она не пользовалась помадой. Они встречались целый год, прежде чем она позволила ему поцеловать себя. У нее были чудесные губы. Он и до нее целовался с девушками, но только после поцелуя Мэри О'Брайен он познал сладость женских губ. И с того дня влюбился в нее без памяти.

Дедушка попытался разобраться в ситуации.

– Почему, – спросил он по-итальянски, – ты встречаешься с ирландкой?

– Потому что я люблю ее, дедушка, – с юношеским максимализмом отвечал Хэнк.

Любя ее, он открывал для себя все новые и новые достоинства Мэри – и любил ее еще сильнее. В конце концов она стала частью его планов. Когда он уедет из Гарлема, Мэри О'Брайен уедет с ним. Он возьмет ее на руки и унесет отсюда, она будет смеяться, и ее рыжие волосы будут развеваться на ветру.

В 1941 году японцы напали на Перл-Харбор. Хэнка, которому в то время исполнился двадцать один год и который учился на старшем курсе Нью-йоркского университета, сразу призвали в армию. В доме дедушки в честь него устроили вечеринку. И пока гости ели лазанью – коронное блюдо его матери – и пили красное вино, дедушка отвел его в сторону, положил ему на плечи свои узловатые руки и на корявом английском спросил:

– Ты станешь летать на аэроплане?

– Да, дедушка, – ответил он.

Старик кивнул. К шестидесяти восьми годам волосы деда стали белыми как снег. Карие глаза прятались за толстыми стеклами очков, что неудивительно для портного, который всю жизнь внимательно следил за своими стежками.

– Ты будешь бомбить Италию? – с грустью во взгляде поинтересовался он.

– Если придется, – честно ответил Хэнк. Старик снова кивнул и заглянул Хэнку в глаза:

– Они будут в тебя стрелять, Энрико?

– Да.

Его руки крепче сжали плечи Хэнка, и с большим трудом он произнес:

– Тогда ты выстрелишь в ответ, – и кивнул. – Ты выстрелишь в ответ, – повторил он и вновь кивнул, потом снял очки и потер глаза. – Саго mio, – пробормотал он, – будь осторожен. Возвращайся живым.

В тот вечер Хэнк отправился на свидание с Мэри, которой исполнилось уже девятнадцать, и она превратилась в женщину с великолепной фигурой. Они шли вдоль набережной Ист-Ривер, и огни моста отражались в темной воде. Он поцеловал ее:

– Ты будешь ждать меня, Мэри?

– Не знаю. Я еще слишком молода, Хэнк. А ты уезжаешь очень надолго. Не знаю.

– Дождись меня, Мэри. Дождись меня, – просил он. Никто из них его не дождался. Через год он получил письмо от Мэри. А шесть месяцев спустя умер дедушка. Его не отпустили на похороны. Он всегда сожалел, что белоголовый старик с подслеповатыми глазами и добрыми руками не успел познакомиться с Кэрин. Он интуитивно чувствовал, что эти двое образовали бы свой собственный союз, ничуть не похожий на зловещий союз Гитлера и Муссолини.

Паром подошел к доку. Капитан легко и грациозно причалил к берегу. С парома перекинули трап, Хэнк спустился по деревянному настилу и быстрым шагом направился к зданию, где содержали под стражей Дэнни Дипаче.

В кабинете, куда пришел Хэнк, постоянно звонил телефон. Человек, с которым он разговаривал, без конца отвечал на звонки. На его столе стояли три аппарата, они звонили с ужасающей частотой. Хэнку едва удавалось вставить несколько слов между треньканьем телефонов.

– Видите, что творится, – жаловался мистер Уолш. – Сплошные заморочки. Мы стараемся не отставать от мальчиков и девочек, вверенных нам судом по делам несовершеннолетних, но это все равно что копать песок во время прилива. У нас слишком большая нагрузка, мистер Белл. Слишком! Знаете, что бы мы хотели здесь сделать? Знаете, что бы мы могли здесь сделать, если бы у нас было достаточно персонала? – Он со страдальческим видом покачал головой и бросил испуганный взгляд на телефон.

– А чем вы конкретно занимаетесь, мистер Уолш? – спросил Хэнк.

– Мы стараемся выяснить, чем живут эти ребята. Мы копаем. Но сколько вы сможете откопать, если вам не хватает лопат?

– К вам раньше попадали члены какой-нибудь из этих двух банд, мистер Уолш?.

– Да.

– И что?

– Мы проводили тестирование. Мы всегда пытаемся определить, какие черты характера нашего подопечного влияют…

– Пытаетесь? – переспросил Хэнк.

– Да, пытаемся. Но не всегда добиваемся успеха. Господи, мистер Белл, мы же просто завалены… Зазвонил телефон. Уолш снял трубку.

– Алло. Да, это мистер Уолш. Кто? А, привет, как дела? – Он замолчал. – Да, у меня есть отчет по нему. Подожди минутку. – Он закрыл рукой трубку:

– Извините, мистер Белл. Это ненадолго. – Он открыл папку, лежавшую на столе, и снова заговорил в трубку:

– Ты слушаешь? Да, мы подтверждаем. Отец – алкоголик. Нет, никаких сомнений, отчет лежит здесь, прямо передо… Да, хорошо, спасибо за звонок. – Он повесил трубку и глубоко вздохнул. – Антисоциальные семьи. К нам поступает чертовски много детей из антисоциальных семей…

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Хэнк.

– Ну, вы же наверняка знакомы с проводившимися исследованиями. – Уолш в удивлении воззрился на Хэнка.

– Боюсь, что нет.

– Их так много, даже не знаю, с чего начать. – Лицо Уолша по-прежнему выражало удивление. – Ну, например, тест Глюков. Их таблица прогнозирования основана на четырех основных факторах: дисциплина со стороны отца, контроль со стороны матери, любовь обоих родителей к ребенку и сплоченность семьи. Было подсчитано, что если эти факторы неблагоприятны, то вероятность совершения преступления составляет девяносто восемь целых и одну десятую из ста. Довольно высокий показатель, не правда ли?

– Если исследования проведены точно, то да.

– Нет оснований полагать обратное, – возразил Уолш. – Все, кто работает в этой области, знают, что большинство наших преступников выходят из антисоциальных семей.