Галина Романова - Соперница с обложки

Ксюша кивнула охраннику у выхода из здания. Сдала пропуск, вышла на улицу и тут же поспешно полезла за зонтом. Холодная мгла, окутавшая поутру город, разошлась неслабым дождем, споро щелкающим по ледяным лужам острыми каплями-иглами. Ветра не наблюдалось, но воздух вечера был настолько стылым и промозглым, что казалось, еще немного – и скует все вокруг хрустким панцирем первого льда.

Она шла скорым шагом, ежась от холода и перескакивая через лужи, и чтобы хоть как-то себя отвлечь, принялась потихоньку мечтать.

Мечты ее были грязными и запретными, и поэтому о них никто, кроме нее, не знал. В них было много подлого и преступного – в ее мечтах. Разве могла она этим с кем-то поделиться?! Нет, конечно. Ее бы сразу осудили, а то еще, чего доброго, нашли способ донести Марианне. А это верная Ксюшина погибель, ведь она ни о чем другом и не мечтала, только о смерти Марианны Степановны. О внезапной, скоропостижной, непредсказуемой гибели этой страшной гремучей гадины, превратившей ее – Ксюшину – жизнь в постоянный неподконтрольный кошмар.

Если Марианны не станет, то все моментально в Ксюшиной жизни наладится. Все! И даже квартира, в которой она проживала на птичьих, казалось бы, правах, достанется ей. Ведь она не была купленной и приватизированной, она – эта квартира – находилась в муниципальной собственности, и там прописаны были всего два человека: сама Марианна и Ксюша. Ей рассказывал кто-то, что с этой квартиры и началась Марианнина жизнь в этом городе. Будто кто-то, то ли бабка, то ли тетка старая, прописала ее туда, потом умерла.

С годами карьера Марианны резко полезла вверх, она начала обрастать средствами, недвижимостью, домами и дачами, но вот эту квартирку на окраине почему-то не трогала, но и не спешила заполучить в собственность, хотя могла это сделать сотни раз. Зато Марианна осталась в ней прописана, прописав потом туда и Ксюшу.

И вот если бы теперь с Марианной случилась какая-нибудь беда, то Ксюша моментально перестала бы быть бездомной. Она так и осталась бы жить в однокомнатной квартире. И никто, никто – ни наследники, ни муниципалитет – не смогли бы ее оттуда выдворить. Потому как прав у них на это не было бы. Первые не могли наследовать не принадлежащую их матери, тетке, сестре и так далее собственность, а вторые не имели права выписать Ксюшу. А со временем бы она, глядишь, и выкупила бы квартирку у государства. Устроилась бы на другую, более высокооплачиваемую работу, скопила бы денег. А там, глядишь, и Саша Сурков к ней бы перебрался. Хотя…

Хотя об этом мечтать не стоило. Провести всю оставшуюся жизнь с Сурковым Ксюша не хотела. Зачем ей муж со шлейфом из бывшей жены и двоих детей в придачу? Они ведь не оставят его в покое. Станут звонить, постоянно просить денег, напрашиваться в гости. Нет, она так не хочет. Насмотрелась в своем родном городе на подобную канитель у двоюродной сестры. Нервы одни, а не жизнь.

Саша хороший, конечно. Понимающий и ласковый. Но в то же время издергался весь. И ее-то ему жалко и вечно видеть хочется. И жена внимания требует, и с детьми погулять чуть не позабыл. Испрыгался, одним словом, из постели в постель. Изоврался. Ему ведь и Ксюше приходится врать, да. А как иначе, если собирались вместе провести выходные, а жена, к примеру, неожиданный поход за город выдумала. Начинал скулить про маму, тещу, про несвоевременную поломку в машине или что-то типа того.

Как так можно жить, Ксюша не понимала. Но и не гнала его. Тогда ведь и вовсе одна осталась бы. С кем тогда про Марианну злословить? К чьему плечу голову прислонить? Да и привыкла уже к нему за полгода-то…

Она миновала поворот, вошла под арку сквозного проезда и вдруг не увидела машину Суркова на привычном месте. Перепугалась даже, не случилось ли чего, договаривались же!

Осторожно высунула нос из-за угла ближайшего дома, осмотрела двор. Ну не было машины, не слепая же!

Быстро полезла в сумочку за мобильником, но Сурков ее уже опередил. Сам позвонил.

– Ксюха! – зашипел он с азартом. – Давай назад поворачивай. Я возле магазина.

– А что случилось? – опешила она. – И разве можно тебе у магазинов-то светиться? Вдруг кого знакомого встретишь?

– Уже встретил! – хохотнул Сурков и тут же заторопил: – Давай скорее! Не мешкай!

Ксюша почти бегом бросилась обратно. Увидела чуть дальше входа в супермаркет его темную «десятку». Быстро дошла, привычно осмотрелась по сторонам, нырнула на пассажирское сиденье рядом с водителем, захлопнула дверь и только тогда перевела дух, спрятавшись за плотной тонировкой стекол.

– Ну, блин, Сашка, все здоровье потеряешь с твоей конспирацией!

– А с твоей нет? – Сурков тут же полез рукой ей между коленок. – Ты, типа, не боишься на суку свою нарваться!

– Она такая же моя, как и твоя, – возразила с утробным смешком Ксюша, забрасывая сумочку на заднее сиденье.

– Меня она что-то не прописала к себе, а тебя вот прописала! – досадливо прищелкнул языком Саша, заводя машину и выезжая со стоянки.

– Эта прописка, Сашок, рабское клеймо на моем горбу. – Она со вздохом убрала его обнаглевшую руку, уложив ее на рычаг передач. – Стал бы кто еще так перед ней унижаться, как же! А тут приехала глупая девчонка из глухого уральского городка. Смотрит в рот, согласно кивает, улыбается, когда нужно…

– Думаю, что таких, как ты, очень много, деточка. – Сурков, притормозив на светофоре, загадочно ей подмигнул. – И которые не только улыбаются и согласно кивают, но еще и из страха перед ней еще и в койку к ней лезут.

– Да ладно! – недоверчиво фыркнула Ксюша.

Представить себе Марианну в чьих-то объятиях было для нее невыносимо сложно. Разве что Железный Дровосек смог бы стать ей достойной парой. Обнимались бы, поскрипывая металлическими латами своих бронированных сердец.

– Она не способна, мне кажется.

– Не способна на что? – Обычно простецкая физиономия Суркова сделалась невыносимо загадочной.

– На отношения. Она какая-то вся… Ни улыбаться толком не умеет, ни плакать, и любить тоже…

– Зато может заставить любить себя!

– Да ладно тебе! – разозлилась теперь уже Ксюша. – Как можно заставить себя любить?! Скажешь тоже! Мне кажется, даже ради денег сердцу не прикажешь. Можно притворяться, делать вид, ну, я не знаю, но искренностью там ведь и не пахнет, в таких отношениях. Да и некогда Марианне этим заниматься, Саш! Она не верит никому – раз. Она не станет содержать альфонса – два. Да и ее никто не способен полюбить – три! Даже собственная дочь ее ненавидит, а что уж говорить о мужчинах!

– И все же, и все же, и все же, – дурашливо пропел Сурков, вильнув в ближайший к Ксюшиному дому проулок, через который можно было незаметно пробраться к ее подъезду, спрятав машину между торговыми палатками. – Ничто человеческое никому не чуждо! Даже таким железным леди, как Марианна! И она любит! И, думаю, ее любят!