Шарль Эксбрайа - Ночь Святого Распятия

- Я уже десять лет возглавляю этот комиссариат, сеньор. Не раз мне приходилось останавливать сведения счетов, разнимать драчунов, ловить воришек, однажды - даже арестовать убийцу, но никогда - слышите? - никогда еще я не сталкивался с такой непонятной историей, как та, что вчера случилась с вами. Все это настолько невероятно, сеньор, что я ничего не понимаю, а мне очень хотелось бы понять. Почему вы не подали жалобу?

- Я уже все объяснил полицейскому, который...

Фернандес изящно взмахнул рукой, словно отметая подобные возражения.

- Знаю, сеньор, я читал рапорт и как раз поэтому вызвал вас сюда. Нет, меня интересуют истинные причины вашего великодушия... довольно своеобразного в подобных обстоятельствах, вы не находите?

- Что бы вы ни думали, господин комиссар, но я не могу дать никаких объяснений, кроме тех, что уже сообщил вашему подчиненному...

- Сеньор Моралес, полагаю, я тоже добрый католик, но, если бы кто-то напал на меня с явным намерением убить, вряд ли я сумел бы с таким благородством следовать заповеди о любви к ближнему...

Этот Фернандес начинает чертовски действовать мне на нервы, а потому мой ответ звучит довольно сухо:

- Всяк волен поступать по-своему!

- Бесспорно, сеньор, однако при условии, что он не вступает в противоречие с законом.

- А я, по-вашему, это делаю?

- Честно говоря, не знаю...

- Ну да?

- Увы, сеньор, ваше стремление во что бы то ни стало следовать Евангелию и нежелание создавать полиции лишние трудности (за что, впрочем, я вам искренне благодарен) привели к тому, что на свободе остался крайне опасный тип, убийца... А вдруг он прикончит кого-нибудь другого? Разве вас не будут терзать угрызения совести?

- Честно говоря, о такой возможности я как-то не подумал...

Некоторое время Фернандес молча смотрит на меня сквозь облачко дыма.

- Если только вы не убеждены, что преступник не станет нападать на других...

- Почему?

- Это мне и хотелось бы выяснить, сеньор... Так вы не знаете нападавшего?

- Я его даже не видел!

- Верно... но при вас его достаточно подробно описали... И это не пробудило в вашей памяти никаких воспоминаний?

- К тому времени я провел в Севилье всего несколько часов. Маловато, чтобы завести знакомства, как, по-вашему?

- Разумеется... и однако, представьте себе, сеньор, с этими свидетелями - просто беда... вечно они противоречат друг другу...

У меня вдруг возникает явственное ощущение, будто все, что он говорил до сих пор, - просто болтовня. Фернандес хотел заманить меня в ловушку, а потому нарочно старался усыпить подозрения. Зато теперь начнутся настоящие неприятности. А комиссар, словно угадывая мое беспокойство, насмешливо продолжал:

- Видите ли, как ни странно, хозяин кафе "Лас Флорес"* на Ла Пальма утверждает...

______________

* "Цветы" (исп.). - Примеч. перев.

Здорово он меня подловил! Заранее зная продолжение, я слушал вполуха, думая только о том, как парировать удар.

- ...что незадолго до вашего... несчастного случая вы заходили к нему в заведение и пили херес с незнакомцем, по описанию очень похожим на того, кто ударил вас на лестнице.

Мне оставалось лишь разыграть наивного дурачка.

- Но, послушайте, это же просто невероятно! - стараясь, чтобы мой голос звучал как можно искреннее, воскликнул я.

- Что именно, сеньор?

- Так это несчастный, которому я предложил выпить рюмку, потом на меня же и...

По-моему, я совсем неплохо справлялся с ролью.

- Значит, вы с ним знакомы?

- Вовсе нет!

- И однако вы вместе пили?

Я, слегка изменив факты, рассказал о приключении в церкви и как, пожалев робкого пьянчужку, угостил его хересом.

- Право же, вы поразительно добры, сеньор... но, по правде говоря, теперь ваша история выглядит еще более странно... Мы, андалусцы, вообще не робкого десятка, а уж те, кто привык водить туристов по городу, - тем более...

Полицейский мне явно не верил.

- Заметьте, сеньор, я не сомневаюсь, что вы сказали мне правду, иначе зачем бы вам понадобилось выгораживать того, кто вас же чуть не убил?

- Вот именно! Не понимаю...

- Я тоже, сеньор, я тоже... Так вы приняли французское подданство, не правда ли?

- Да.

- А в Севилью приехали...

- Во-первых, я хотел провести здесь Святую неделю, а во-вторых, вспомнить детство.

Фернандес встал, и я последовал его примеру.

- Что ж, сеньор Моралес, надеюсь, ваше пребывание у нас закончится лучше, чем началось... Счастлив был с вами познакомиться и искренне желаю, чтобы нам больше не пришлось столкнуться - по крайней мере на профессиональной почве... А так, если вам вздумается меня повидать, - не стесняйтесь, я всегда с огромным удовольствием вас приму.

Да, тут нечего строить иллюзии - Фернандес потеряет интерес к моей особе далеко не так скоро, как мне на мгновение показалось. Мое поведение его, несомненно, заинтриговало, а интриговать полицию я бы никому не посоветовал.

Агент ФБР на задании рано или поздно начинает мучительно раздумывать, по каким бредовым, необъяснимым причинам он избрал такую работенку. Клянусь вам, что, гуляя по городу, в толпе, когда любой прохожий может молниеносно выхватить нож и отправить вас к праотцам самым отвратительным образом, хочется выдрать себе все волосы от одной мысли, что другие, ничуть не хуже оплачиваемые государственные служащие в это время спокойно возятся с бумажками и болтают с приятелями, порой поглядывая на часы и соображая, что через несколько минут смогут вернуться домой, к спокойно ожидающим их женам и детям - уж их-то малыши твердо знают, что папе ничто не помешает прийти ни сегодня, ни завтра... Терпеть не могу подобных размышлений - они меня угнетают. Обычно в таких случаях я стараюсь переключиться на воспоминания о Рут. Это своего рода противоядие, поскольку, думая о своей загубленной любви, я начинаю лучше относиться к работе. Будь я нормальным чиновником, вряд ли смог бы спокойно возвращаться по вечерам домой, зная, что Рут живет с другим всего в нескольких кварталах от моего дома. Я бы просто-напросто сдох от тоски. А потому в конечном счете очень возможно, что мое гнусное ремесло охотника за бандитами - своего рода лекарство от несчастной любви. Я очень любил Рут и, когда ее отнял Алонсо, хотел умереть, как мальчишка от огорчений первой любви. Но в том-то и дело, что Рут была моей первой любовью. До того мне приходилось так туго, что на романтические грезы не оставалось ни времени, ни сил. И Рут стала для меня Избранницей, той, с кем мне предназначено строить будущее, но вдруг явился Алонсо и...

Обычно, стоит мне подумать о Рут, ставшей теперь просто сестрой, сердце сжимается от горечи, но сейчас, поднимаясь по Сьерпес, я не испытываю ничего подобного. Интересно, почему - из-за убийц Лажолета или же потому, что сегодня вечером у меня свидание с Марией дель Дульсе Номбре? Что за красавица эта Мария! И мы с ней - одной крови... Я не сомневаюсь, что, полюби меня Мария, все Алонсо на свете могли бы увиваться вокруг нее без всякого ущерба для нашей любви. Эй, Пепе, дружище, ты соскальзываешь на очень опасную дорожку! Разве можно думать о любви, когда ты заперт в городе, где какие-то неизвестные твердо решили тебя убить!