Эрнест Хорнунг - Умышленное убийство

До этого момента А. Дж. Раффлс сидел в кресле, глубоко откинувшись на спинку, по форме напоминавшую собой седельный вьюк, и внимательно наблюдал за мной из-под полуопущенных век, а тут вдруг резко наклонился вперед, и его глаза мгновенно приблизились к моим, блеснув холодком стали, наподобие вынимаемого из ножен клинка. Эти глаза потрясли меня и ускорили работу моей головы: я больше не сомневался в серьезности его слов. Я знал этого человека и, увидев его крепко сжатые кулаки и стиснутые зубы, понял, что он готов совершить убийство. Более того — в его холодных голубых глазах я прочитал готовность совершить пять сотен убийств.

— Бэерд? — спросил я, запинаясь и облизывая языком пересохшие губы.

— Разумеется.

— Но ты сказал, что эта мастерская в Челси не столь уж и важна?

— Я солгал.

— Во всяком случае, ты от него оторвался!

— Это тоже неправда. Я не оторвался. Я полагал, что оторвался, когда зашел к тебе. Но когда выглянул в окно… помнишь?., чтобы в этом удостовериться, — он стоял прямо там, внизу, на тротуаре.

— И ты ни слова мне об этом не сказал?!

— Не хотелось портить тебе ужин, Кролик, как не хотелось и того, чтоб ты испортил его и мне. Но он был там, собственной персоной, совершенно живой и здоровый, и, разумеется, проследовал за нами до Олбани. Теперь у него на руках все козыри, и он может сыграть с их помощью в игру, которая столь импонирует его подлой душонке: он может шантажировать меня и одновременно требовать взятки от полиции, заставив нас торговаться и ожидая, кто даст больше. Но со мной ему сыграть не удастся. До этого он просто не доживет, мир будет избавлен от одного из вымогателей. Официант! Два виски с содовой. Я отчаливаю, Кролик, в одиннадцать, и ничего другого мне не остается.

— Значит, ты знаешь, где он живет?

— Да. Он живет в пригороде Уиллесден, и живет один. Этот тип, кроме всего прочего, страшный скряга. Я давно все о нем выяснил.

Я вновь оглянулся. Осмотрел всю комнату. Это был молодежный клуб, и он был полон. Молодые люди пили, смеялись, беседовали и курили. Кто-то из них кивнул мне, я машинально кивнул в ответ и, тяжело вздохнув, опять повернулся к Раффлсу.

— Ты, конечно же, предоставишь ему шанс спастись, — начал я убеждать его. — Один вид твоего пистолета заставит его принять все твои условия.

— Но не заставит их выполнить.

— Но ты все же попробуешь, не так ли?

— Может, и попробую. Вот твой напиток, Кролик. Пожелай мне удачи.

— Я иду с тобой.

— Я этого не хочу.

— Но я должен пойти!

Голубые глаза Раффлса сверкнули неприятным блеском.

— Чтобы мне помешать? — спросил он.

— И не собираюсь.

— Даешь слово?

— Даю.

— Кролик, если ты его нарушишь…

— Можешь меня тоже пристрелить!

— Я почти уверен, что придется это сделать, — сурово сказал Раффлс. — Итак, мой дорогой друг, ты идешь на собственный страх и риск, но, если ты идешь… ну, ладно, надо спешить, так как по пути нужно еще зайти ко мне домой.

Пять минут спустя я ждал его уже на Пиккадилли, неподалеку от Олбани. В дом я не пошел, остался на улице, руководствуясь собственными соображениями. Под влиянием смешанного чувства надежды и страха я рассчитывал в душе на то, что Энгус Бэерд все еще может висеть у нас на хвосте и что неожиданное столкновение между ростовщиком и мной предоставит хоть какой-то шанс рассчитаться с ним не столь уж хладнокровным способом. Разумеется, я не стал бы предостерегать его о грозящей ему опасности, но во что бы то ни стало постарался бы предотвратить трагедию. Но когда эта неожиданная встреча не состоялась и мы с Раффлсом были уже на пути к Уиллесдену, я по-прежнему был твердо настроен поступить по-честному. Я не стал бы нарушать данное мною слово, если бы появилась малейшая возможность сдержать это слово, но при этом мне было приятно осознавать, что я могу, если уж мне так захочется, нарушить его на оговоренных заранее условиях. Увы! Боюсь, что мои благие намерения хотя бы отчасти были вызваны чувством всепоглощающего любопытства, и они вовсе не мешали мне испытывать те сильные ощущения, от которых дух захватывает и которые всегда идут рука об руку с чувством страха.

Я отчетливо помню тот час, который мы провели в дороге, добираясь до нужного нам дома. Мы пересекли Сент-Джеймсский парк (яркие огни на мосту и сейчас как живые стоят у меня перед глазами, пятнами отражаясь и расплываясь на воде), а потом несколько минут ждали прибытия последнего поезда до Уиллесдена. Помню, он отходил в 23 часа 21 минуту, и Раффлс сильно расстроился, узнав, что до Кенсальского холма он не идет. Нам пришлось сойти в самом Уиллесдене и пешком пройти по его улицам в направлении довольно открытой и совершенно незнакомой мне местности. Я не сумел бы вновь разыскать тот дом. Помню тем не менее, что часы начали отбивать полночь, когда мы все еще брели по темной пешеходной тропинке, которая вилась среди лесов и полей.

— Уверен, — сказал я, — что мы застанем его спящим в своей постели.

— Надеюсь, так оно и будет, — мрачно подтвердил мои слова Раффлс.

— Следовательно, ты намереваешься вломиться к нему без спроса?

— А как иначе ты себе это представляешь?

Я вообще никак себе этого не представлял: моя голова целиком была захвачена мыслью о самом ужасном из преступлений. По сравнению с ним взлом всего лишь сущий пустяк, хотя и взлом тоже мог бы вызвать определенные возражения. Причем, с моей точки зрения, возражения эти носили бы абсолютно объективный характер: наш клиент очень хорошо знал грабителей и их приемы. У него наверняка должно было иметься огнестрельное оружие, которое он вполне мог бы применить первым.

— Лучше и не придумаешь. — (Раффлс видел меня насквозь.) — Тогда это будет поединок, схватка один на один, и пусть черт заберет того, кто отстреливается хуже. Уж не считаешь ли ты, что я предпочитаю грязную игру? Но он должен во что бы то ни стало умереть. В противном случае у нас будут крупные неприятности и мы надолго засядем.

— Уж лучше это, чем убийство!

— Тогда оставайся здесь, добрый мой приятель. Я предупреждал тебя, что ты мне не нужен. А вот и тот самый дом. Итак, спокойной ночи.

Но я не видел никакого дома. Мои глаза рассмотрели лишь угол какой-то высокой стены, торчавшей в совершенно пустынном темном месте и поблескивавшей наверху — при слабом свете звезд — осколками битого стекла. В стене этой не столько виднелись, сколько угадывались высокие ворота. В тусклом свете фонаря, висевшего на столбе с другой стороны недавно, по-видимому, построенной дороги, можно было различить, что эти ворота — зеленые и что они щетинились остриями пик столь агрессивно, что могли бы, кажется, устоять даже перед тараном. Мне подумалось, что эта дорога с куском стены была проложена сразу после отвода участков под строительство и что построить здесь успели, возможно, пока только один этот угловой дом. Ночь, однако, была слишком темной, чтобы я мог проверить свое первое впечатление.