Шарль Эксбрайя - Самый красивый из берсальеров

— А, вы здесь, синьор? — только и сказала девушка.

— Где ваш брат?

— Думаю, вот-вот придет… А что, у вас появились новые подозрения против него?

— Нет… и прежних — более чем достаточно.

Девушка подошла к полицейскому:

— Синьор комиссар… вы знаете, что означает для меня смерть Нино… и что меня теперь ждет… Я жизнь готова отдать, лишь бы убийца понес наказание… Но, клянусь вам, вы ошибаетесь — Анджело никого не убивал!

— У вас есть доказательства?

— Вы не знаете моего брата, а я знаю!

В словах девушки чувствовалась такая горячая вера, что Ромео заколебался, однако опыт подсказывал ему не слишком поддаваться природной склонности считать страдающих женщин правыми.

— Такого рода доказательства в суд не представишь, синьорина, — лаконично заметил он.

Тарчинини отчетливо видел, как у Стеллы подогнулись колени.

— Вы… вы нас просто преследуете! — почти прошептала она.

— Да нет же! Что за глупости! Напротив, ваша семья мне очень нравится… вот только у меня есть работа, и ее хочешь не хочешь надо выполнять, верно?

Девушка снова заплакала, и веронец, естественно, тут же обнял ее за плечи и прижал к груди, как поступил бы, утешая родную дочь.

— А вы ведь кажетесь совсем не злым… — сквозь слезы пробормотала Стелла.

Простодушие девушки тронуло комиссара. Он тихонько взял ее за подбородок и слегка запрокинул голову.

— Ma que! Так оно и есть, Стелла…

Честно говоря, в эту минуту Ромео не смог бы сказать, чисто ли отцовская нежность вызывает у него безумное желание поцеловать бедняжку или совсем иное чувство… Однако долго размышлять на эту тему ему не пришлось — тетушка Пия, незаметно подкравшись сзади, крепко ухватила комиссара за правое ухо и изо всех сил дернула вниз. Тарчинини взвыл от боли и выпустил Стеллу, а та слишком удивилась, чтобы немедленно отреагировать должным образом.

— Я поймала тебя на месте преступления! — визжала меж тем старуха. — На сей раз ты не посмеешь отпираться, а? Какой позор! Пользоваться тем, что ты сильнее, и обижать маленьких девочек! Продолжай в том же духе — и непременно попадешь в тюрьму! Ты самый настоящий варвар!

Тарчинини потирал ухо. Боль мешала ему оценить весь комизм положения. А Стелла попыталась вступиться за тетку.

— Ну вот, не обращаешь на нее внимания, воображаешь, будто она сидит себе спокойно и бормочет — и вот вам, пожалуйста… Вы очень сердитесь?

— А по-вашему, не с чего, да?

Но бывшая учительница не желала сдаваться. Она снова налетела на комиссара, и тот, защищаясь, инстинктивно поднял руки.

— Не смей на меня злиться! Я тебе запрещаю, слышишь? Я хочу, чтобы вы немедленно помирились! А ну, поцелуй ее сейчас же!

Ромео колебался, но девушка посоветовала ему не спорить и таким образом успокоить больную. Полицейский нежно поцеловал девушку в обе щеки, и, естественно, именно в эту минуту вошел Анджело.

— Кажется, это уже вошло у вас в привычку, а? — хмыкнул он.

Девушка отскочила от комиссара.

— Я тебе сейчас объясню, — начала она.

— Нечего тут объяснять… — перебил брат. — Короче, насколько я понимаю, вы уже освоились в нашей семье, синьор комиссар?

— Меня привел сюда профессиональный долг!

— Знай я раньше, что работа полицейского — одно удовольствие, тоже бы от нее не отказался! Мы-то, дураки, думаем, будто страж порядка обязан бегать за бандитами, хватать преступников… Ничего подобного! Оказывается, полицейские ходят по домам и, пользуясь отсутствием мужчин, целуют девушек, короче, ведут себя как самые настоящие… воры!

— Думайте, что говорите! — вскинулся Тарчинини. — Иначе угодите за решетку гораздо быстрее, чем до вас дойдет, что произошло!

— Ах, так я еще должен обдумывать свои слова? Второй раз я застаю сестру в ваших объятиях, и мне же, видите ли, надо придержать язык? Это что, закон такой? Может, вы, помимо всего прочего, имеете право садиться за мой стол без приглашения и есть заработанный мной хлеб? Что ж, если вам вдобавок захочется вздремнуть в моей постели, можете не стесняться!

— Как тебе не стыдно, Анджело? — возмутилась сестра.

— А тебе, распутница? Бесстыжие твои глаза!

Гневные тирады Дани прервал звон посуды. Все бросились на кухню — «бедная тетя» тупо смотрела на лежавшие у ее ног осколки супницы и разлитый по полу суп.

— Что с тобой, тетя? Что случилось?

— А кто тебе позволил разговаривать со мной на «ты», девочка? Знаешь, я уже давно за тобой наблюдаю! По-моему, ты все время замышляешь что-то дурное… Придется поговорить с твоей тетей… порядочной и весьма уважаемой особой!

Анджело в полном отчаянии схватился за голову.

— Это уже слишком! — крикнул он. — С меня хватит! Хватит! Хватит! Тетка все больше сходит с ума! Сестра ведет себя как последняя потаскушка! В доме вечно торчит какой-то полицейский! Я ухожу! Поужинаю где-нибудь в другом месте! До сих пор я никого не убивал, но, черт возьми, мне начинает чертовски этого хотеться!

Дани с такой силой захлопнул за собой дверь, что висевшая на стене картинка с видом Венеции упала на пол. Стелла опустилась в теткино кресло.

— Боже мой! Само Небо против нас! — простонала она.

Ромео, чувствуя, что за все неприятности, обрушившиеся в тот вечер на семью Дани, львиная доля ответственности лежит на нем, остался со Стеллой и «бедной тетей». Первой он помог приготовить легкий ужин, а со второй поддерживал довольно странный разговор, ибо старая Пия, видимо, совсем ушла в прошлое. Сейчас, когда обе женщины нуждались в его помощи, Тарчинини позабыл и о работе, и о том, что привело его в дом Дани. После скудной совместной трапезы (инспектор Дзамполь умер бы на месте от удивления, узнав, что его шеф осмелился сесть за стол в доме предполагаемого убийцы берсальера), полицейский даже скинул пиджак и, пока Стелла штопала дыры, пробитые пулями Пеццато, Ромео, глядя на девушку, вспоминал своих двух Джульетт, жену и дочь, и разливался соловьем — говорить на эту тему он мог до бесконечности. Поэтому, даже когда девушка покончила с добровольной работой, он все не умолкал. Однако ей, по всей видимости, рассказ веронца не доставлял особого удовольствия, так что в конце концов Тарчинини удивился и даже обиделся. Стелла поспешила объяснить, в чем дело:

— Простите, синьор комиссар, но вы рисуете мне картину счастливой семейной жизни… жизни, которой мне теперь уже не видать. И мне больно… очень больно…

Она отчаянно пыталась сдержать слезы, и Ромео, с его вечной жаждой утешить горюющую женщину, во что бы то ни стало решил заставить ее улыбнуться.

— Да ну же! Не надо плакать, бедняжка! У вас ведь будут и муж, и детишки, как у всех на свете, верно?

— Обычно у нас принято сначала выходить замуж, и только потом рожать детей… А у меня уже скоро появится ребенок, но насчет мужа…