Магдален Нэб - Фамильные ценности

— Да. Патрик собирался пойти с нами, а прокурор сказал, что говорить должны Лео и я. Думаю, будет лучше, если просьба отпустить Оливию будет исходить от меня. Не знаю, что мне следует надеть. Я хотела бы все сделать правильно, но от Лео совета не дождешься.

В этом смысле от инспектора тоже было мало толку.

— Ладно, спрошу у Патрика, — сказала Катерина.

Она оделась в черное. Очень простой черный костюм. Никаких украшений, кроме обычного кольца, которое она непрерывно крутила, пока говорил Леонардо. Когда камеру направили на нее, она резко отвернула голову в сторону и искоса испуганно посмотрела на камеру, словно та собиралась на нее напасть.

— Бедная девочка. Она слишком расстроена, чтобы говорить, — прокомментировала Тереза. Она подошла к мужу, который сидел на софе и смотрел последний выпуск новостей, и протянула ему чашку ромашкового чая.

В кадре мелькнула рука Патрика Хайнса, который попытался подбодрить Катерину. Журналист постарался исправить ситуацию:

— Ваш брат Леонардо обратился к похитителям, умоляя их связаться с вами и дать знать, жива ли ваша мать, на что все мы искренне надеемся. Но я думаю, у вас есть и свое, личное обращение, синьорина… э-э… синьорина Брунамонти?

Та же прямая спина, взгляд искоса. Молчание.

— Она в ужасе, — сказал инспектор. — Наверное, я был бы в таком же состоянии перед телекамерами, но она так прекрасно справилась с газетчиками, что я думал, все будет в порядке.

— Тебе-то по крайней мере не придется давать интервью? — Тереза указала на телевизор. — Смотри, они вернулись к брату.

Леонардо просил тех, у кого находится Оливия, хорошо с ней обращаться и оказывать уважение, как если бы это была их собственная мать. Патрика Хайнса показали мельком, представив как друга семьи, который приехал, чтобы помочь, что исключило его из возможных адресатов письма о выкупе. Ни один карабинер не появился в кадре, но похитители узнали достаточно, чтобы не сомневаться: все это было подготовлено прокурором. Исключение Хайнса из возможных адресатов соответствовало планам прокурора. Мысль о частном детективе его не волновала, хотя детектив ему даже нравился.

— Уверяю вас, я намерен действовать строго в рамках закона, — сказал детектив, — и мое присутствие ни в коей мере не нанесет вреда расследованию. Рассматривайте меня просто как друга семьи, я хотел сказать, как хорошо информированного друга семьи.

— С удовольствием, — ответил Фусарри, — но я должен указать на то, что друзья семьи, в отличие от членов семьи, не попадают под действие статьи закона восемьдесят, пункт два, который замораживает активы Брунамонти и не позволяет безнадзорной выплаты выкупа.

— Хорошо информированный друг семьи, — повторил детектив без выражения.

Это был крупный мужчина, мускулистый, с аккуратно причесанными короткими волосами. На нем было толстое темно-синее пальто и военный шарф. Он представлял известное лондонское детективное агентство, но Фусарри достаточно было одного взгляда, чтобы догадаться, что детектив много лет проработал в спецслужбах, о чем прокурор и сказал:

— Да-да, МИ-шесть.

Несмотря на спокойный тон, в его голосе чувствовалась сталь, которая предупреждала, что он может стать опасен, если его донимать. Но Фусарри тут же смягчил тон, предложил сигару и представил инспектора, довольный убеждением, что многолетней службы в разведке недостаточно, чтобы противиться успокаивающему взгляду слегка выпуклых глаз Гварначчи. Газеты в этот день посвятили все первые полосы — а некоторые и по две полосы — похищению Брунамонти с фотографиями Оливии Беркетт в дни расцвета ее карьеры модели. Статья подробно рассказывала о том, как она приехала в Италию на курс итальянского языка в одной из многочисленных американских школ Флоренции, как ей предложили работать моделью в доме моды и как через несколько лет успешной карьеры она вышла замуж за графа Уго Брунамонти. Фотографии дочери, хотя и сделанные в белой гостиной и дворике палаццо, были умело сняты и обрезаны так, чтобы не дать никакой информации об имуществе семьи и ее состоянии в целом. Приводились ссылки на слова дочери о том, что их средства ограниченны и она рассчитывает, что требования похитителей не будут чрезмерны, поскольку семья не сможет их удовлетворить. Когда ее спросили, что она хочет передать матери, она ответила, что они делают все, абсолютно все, что только возможно.

— До чего же она хороша на этом снимке, — заметила Тереза, сгибая страницу, чтобы взглянуть поближе. — Похожа на себя? Здесь она не такая, как в новостях.

— Вполне, но не следовало надевать эту дорогую шубу, говоря об ограниченных средствах семьи.

— М-м… В любом случае шуба не подходит для юной девушки. Возможно, она принадлежит ее матери.

— Наверное, это моя вина. Было холодно, и я посоветовал ей одеться потеплее. И все же она могла бы надеть шубку поскромнее, а еще лучше пальто. Ограниченные средства…

— Она не слишком умна?

— Да нет, говорят, что она одна из лучших студенток, которые когда-либо были у ее профессора, хотя она решила, что из-за случившегося должна бросить учебу.

— Как жаль. Ну, она всегда сможет возобновить обучение, когда все закончится. Будем надеяться на благополучный исход. Ты веришь в это, Салва?

— Трудно сказать. Никто не выходит на связь. Это беспокоит капитана, он говорит, что это демонстрация силы, похитители заставляют семью ждать так долго, чтобы показать, что они не торопятся и не волнуются.

— И именно это беспокоит тебя в последние дни? Дай-ка мне твою чашку. Думаю, надо лечь сегодня пораньше…

Гварначча действительно лег пораньше, и все же, хотя спал он спокойно и без сновидений, у него осталось чувство, будто всю ночь он решал какую-то сложную задачу. Так часто бывало: сталкиваясь с чем-то непонятным, он становился замкнутым и раздражительным. Лучшим лечением от подобного состояния был покой, предпочтительно — унылый день в собственном крошечном кабинете, подальше от должностных лиц, прокуроров, семьи Брунамонти. Именно так он и распланировал свое утро.

В восемь часов он уже сидел за своим столом, а к двенадцати успел принять женщину, утверждавшую, что ей угрожают два электрика, которые плохо поменяли проводку в доме, а еще деньги хотят получить; старика — тот пришел требовать разрешение на ношение оружия, поскольку собирался в ближайшее время пристрелить ублюдка, ограбившего его прямо у дверей собственного дома; юношу, у которого украли мопед. Когда все они, успокоенные инспектором, ушли, он тоже почувствовал себя значительно лучше. И вдруг…

Гварначча даже охнул про себя: он внезапно осознал всю логическую цепочку событий, вызывающих его тревогу и беспокойство: пустая собачья конура, «зря вы упомянули о собаке…», «вдобавок к тем проблемам, которые у него уже есть…», «ни один пастушок не захочет сейчас работать на них».