Анна и Сергей Литвиновы - Девушка без Бонда

Аквалангисты сопровождали тонущую платформу, придерживая ее по бокам. В прозрачной воде величавое погружение было видно довольно долго, а затем ныряльщики потерялись в океанской толще, и их присутствие обозначали лишь вырывающиеся на поверхность пузырьки…

Спустя примерно полчаса аквалангисты поднялись на поверхность. Они из воды, не снимая масок и загубников, жестами показали оставшимся на катере смертникам, что все, мол, прошло прекрасно.

«Наверное, они прикрепили первую порцию динамита к термоядерной бомбе, – догадалась Татьяна. – Сейчас они, вероятно, отправят на дно вторую партию взрывчатки – и тогда уж точно все будет кончено: взорвут и себя, и нас, и яхту. И половину Земли в придачу… Может быть, – отстраненно подумала девушка, – за компанию умирать легче? Может, от мысли о том, что одновременно с тобой закончат свой земной путь тысяча, миллион, сто миллионов человек, прощаться с жизнью не так страшно? – Она прислушалась к себе и поняла: – Нет, все равно погано – лишь завидуешь тем, кто сейчас, ни о чем не помышляя, занят своей повседневной суетой на улицах Гаваны, Майами или Нью-Орлеана… Когда гибель приходит к тебе без предупреждения – оно, наверное, легче… А я, кажется, просто уже устала ждать смерти…»

Однако судьба подарила девушке, и без того до предела измотанной ожиданием, еще несколько минут жизни.

Один из смертников – тот, что с автоматом, по всем повадкам главный – глянул на часы и что-то гортанно выкрикнул. Аквалангисты, повинуясь его приказу, вылезли из воды на борт катера, сняли с себя оборудование. Кто-то отправился в рубку, завел мотор и стал удерживать лодку в одном положении относительно солнца. Остальные вынесли из трюма молитвенные коврики и стали на них на колени, обратившись лицами к Мекке. По судовой трансляции завел слова намаза магнитофонный муэдзин.

Смертники молились сосредоточенно и строго, сильно ударяясь лбами в палубу. Они, похоже, не сомневались, что это – последняя и, может быть, главная молитва в их жизни… И вдруг…

Таня увидела, как из воды неподалеку от катера вдруг с силой вылетел небольшой черный предмет. Он взмыл над палубой – высоко, метров на пять – и вдруг превратился в ослепительнейшую вспышку. А через долю секунды ударил гром.

И звук, и свет были столь сильны, что Таня одновременно и оглохла, и ослепла. И первой ее мыслью было: «Что-то у террористов пошло не по плану, и термоядерная бомба на дне разорвалась раньше срока, прямо сейчас!»

«Но почему же тогда я могу думать?! И ощущать вдруг возникшую странную вибрацию корпуса? И слышать запах, какой-то новый запах, похожий на горелую резину?!»

Танины мысли метались. Глаза были закрыты, и уши ничего не слышали. А потом, спустя пять или даже семь минут, она потихоньку стала различать звуки, и ей показалось, что кто-то, не громче жужжания комара, кричит по-английски с очень знакомым акцентом: «Не двигаться! Не смотреть! Лицо в пол!» – и уснащает свои крики многоэтажным матом.

Русским матом .

И тогда Татьяна потихоньку разлепила глаза, обожженные вспышкой. Перед ее взором крутились, сливались и рассыпались красные пятна, но сквозь них она все-таки видела палубу катера, на которой произошли самые неожиданные и разительные перемены.

Все пятеро террористов лежат лицом вниз, а их руки заведены за спину и скованы пластиковыми наручниками. Сверху над ними нависают двое гигантов в облегающих мокрых гидрокостюмах с небольшими автоматами в руках. Еще один, такой же обтекаемый, отвязывает от леера Марселлу, однако тело кубинки не слушается, оно обвисает, выпадает из рук – а на черной голой спине кубинки расплываются два кровавых пятна…

А четвертый спаситель подходит к Тане. Он достает из ножен короткий нож и разрывает связывающие ее веревки. С улыбкой что-то ей говорит, но она не разбирает ни слова, видит только шевелящиеся губы. Таня громко переспрашивает: «Что?!» И тогда человек, тщательно артикулируя ртом, шепчет ей – ей кажется, что шепчет. Он говорит: «Все кончилось, девочка. Все кончилось».

Он говорит по-русски.

Вряд ли Марселла когда-нибудь думала, что увидит Кубу, которую покинула больше двадцати лет назад.

Впрочем, она ее и не увидела – если не считать далекий, в зеленой дымке берег, который кубинка наблюдала в свои последние часы с катера террористов. Однако последний приют ей выпало обрести в той самой земле, на которой она некогда родилась.

Российскому посольству пришлось постараться, чтобы в срочном порядке легализовать мертвое женское тело без всяких документов, с огнестрельными ранениями в спину. В итоге Марселлу хоронили в закрытом гробу и под чужим именем. Однако Таня настояла, чтобы по подруге отслужили заупокойную мессу – ей показались, что та была ревностной католичкой.

На службу в прохладный гаванский собор никто, кроме Садовниковой, не пришел.

Под песнопения на латыни девушка лила слезы и корила себя: зачем она впутала Марселлу? К чему ей открылась? Зачем призвала ее на помощь? Если бы не Таня, кубинка, быть может, осталась бы жива и здорова… Да еще и слова Марселлы постоянно всплывали в памяти – слова, над которыми Татьяна в свое время лишь посмеялась. Служанка ведь говорила: чтоб погубить с помощью колдовства вуду Ансара, возможно, придется погибнуть и самой. Вот она и погибла…

А вот что произошло бы с самой Татьяной – совершенно неясно. Если б не помощь служанки и ее верность – ей, может, самой пришлось бы лежать в таком же закрытом гробу. А то и вовсе превратиться в частичку света, капельку водяного пара после термоядерного взрыва…

Словом, по всему выходило, что Марселла Таню спасла. И потом, уже на кладбище, когда гроб с телом кубинки забрасывали землей, Садовникова дала себе слово: она обязательно вернется на Кубу.

Она отыщет родственников Марселлы. Она приведет их к ее могиле. Она добьется, чтобы на надгробии ее вымышленное имя сменили на настоящее.

Кто-то тихо тронул Татьяну за локоть. Она резко оглянулась. За ее спиной стоял гигант – морской десантник. Тот самый, что освобождал ее, разрезал на борту катера связывавшие Садовникову веревки.

Она уже знала, как его зовут: Саша. И его воинское звание: капитан третьего ранга. Когда после захвата судна они взяли курс на Кубу, он присел на палубу рядом с Татьяной – ту колотила непрерывная нервная дрожь – и протянул невесть откуда взявшуюся крошечную стограммовую фляжечку: «Выпей. Как лекарство». Таня храбро выпила, залпом, и поперхнулась – во фляге оказался неразбавленный ром. Своей огромной ладонью капитан бережно постучал Таню по спине. И ей стало лучше. И дрожь прошла. И еще лучше она почувствовала себя от того, что Саша и его ребята-десантники – в отличие от словно оскопленных террористов – с интересом и даже вожделением поглядывали на Танино почти нагое тело. (Поразительно, о чем только не думаешь, что только тебя не радует, когда избежишь неминуемой смерти!) А еще Татьяна тогда, на катере, с удивительной остротой и счастьем воспринимала каждый свой вздох, и каждое прикосновение к ногам теплой палубы, и каждый взгляд на море, небо, облака, на приближающуюся сушу… И вдобавок испытывала какую-то неземную благодарность и привязанность и к этому капитану Саше, и к его ребятам, которые ее спасли…