Дик Фрэнсис - Смертельная скачка

— Вы уверены, что он еще здесь? На ипподроме? Рольф Торп нетерпеливо покачал головой. Раздражительный и вспыльчивый, он был полной противоположностью спокойному и выдержанному Бальтзерсену.

— Разумеется, его здесь нет! — воскликнул Торп. — Тут каждый день проходят тренировки лошадей, и после исчезновения Шермана состоялось восемь соревнований. Если бы тело было здесь, его бы уже давно нашли.

Все закивали в безмолвном согласии, и Бальтзерсен огорченно произнес:

— Скорей всего его увезли отсюда в бессознательном состоянии или мертвым, а потом спрятали, похоронили где-то в другом месте.

— В Норвегии много глубоких мест, чтобы утопить человека, — заметил я.

Мысленно я представил нашу маленькую лодчонку посреди фьорда и не заметил, кто из находившихся в комнате болезненно отреагировал на мое замечание. Я почувствовал, что кто-то заерзал, но из-за того, что расслабился, теперь не мог сказать кто. Идиот, обругал я себя, рыба схватила наживку, а ты вовремя не подсек, и даже уверенность, что рыба здесь, в комнате, не порадовала меня.

Молчание продолжалось довольно долго, пока наконец Пер Бьорн Сэндвик не заговорил, перестав сосредоточенно изучать пол:

— Похоже, что теперь уже не докопаться до правды. По-моему, теория Дэйвида вполне правдоподобна. Она объясняет все факты, вернее, отсутствие фактов лучше, чем версия, которую мы обсуждали раньше.

Они опять согласно закивали.

— Мы расскажем о вашем предположении полиции, — заговорил Бальтзерсен теперь уже тоном председателя, подводящего итоги собрания, — но я согласен с Пером... Прошло уже столько времени, столько бесплодных расследований... Видимо, нам уже никогда не узнать, что же случилось с Шерманом или с деньгами. Мы все глубоко признательны вам за то, что вы взвалили на себя эту ношу и приехали сюда, и после размышлений я так же, как и большинство из нас, понимаю, что ваше объяснение очень близко к истине.

Все собравшиеся смотрели на меня, еще сохраняя озабоченный вид, но уже чуть улыбаясь и согласно кивая. Рольф Торп резко прижал к пепельнице сигару, остальные ерзали на стульях, ожидая, когда встанет Бальтзерсен.

Я вспомнил двух грациозных лебедей, утиную парочку, как спокойно они плавают недалеко отсюда в тени, отбрасываемой башней.

— Вы могли бы поискать его в пруду, — сказал я.

Встреча закончилась через полчаса после того, как они, не скрывая ужаса, согласились, чтобы на следующее утро было прочесано дно мирного маленького пруда.

Арне предстояло проверить, все ли заперто на ночь, что он и делал с раздражающей медлительностью, а я бесцельно слонялся вокруг, слушая норвежскую речь последних зрителей, расходившихся по домам. После финального заезда прошло больше часа, а все еще горели фонари и на всех дорожках встречались люди. Здесь не так много уединенных мест, где могло быть совершено убийство.

Я подошел к весовой и стоял между рядами декоративных кустов... Да-а, здесь было темно, и кусты настолько густые, что в них можно временно спрятать тело, пока опустеет ипподром. Спрятать жокея, его саквояж и пять мешков украденных денег. В кустах хватило бы места для всего. Из весовой падал яркий свет, но кусты отбрасывали густую тень, и, что лежит среди корней, разглядеть было бы невозможно.

Тут и нашел меня Арне, со страстной убежденностью заявивший:

— Ну что ты, здесь его не может быть. Здесь бы уже давно увидели.

— И почувствовали запах, — добавил я. Арне потрясение охнул и воскликнул:

— Боже милосердный!

— Ты закончил свою работу? — Я направился к выходу.

Он кивнул, половина лица освещена, половина в тени.

— Уже пришел ночной сторож, и все в порядке. Он проверит еще раз, все ли ворота заперты на ночь. Мы можем ехать домой.

Он повез меня на своем надежном норвежском «Вольво» по шоссе в город и потом по улицам, усыпанным опавшими листьями. Кари встретила нас пылающими дровами в камине и высокими бокалами утоляющего жажду охлажденного белого вина. Арне, словно бык за тореадором, без отдыха метался по квартире, включив на полную громкость Бетховена.

— Что случилось? — прокричала Кари. — Ради бога, сделай потише.

Арне подчинился, но эта жертва явно нанесла вред его эмоциональной безопасности.

— Сделай, как тебе нравится, — предложил я. — Пять минут мы можем потерпеть.

Кари мрачно взглянула на меня и скрылась в кухне. Арне совершенно серьезно поймал меня на слове. Я безропотно сидел на софе, пока стереофонические раскаты сотрясали фундамент, и восхищался терпением его соседей. У человека, который жил подо мной в Лондоне, уши были точно стетоскоп, и он стучал мне в дверь, даже если я ронял булавку.

Стереофонический грохот продолжался не пять, а целых двадцать минут, потом Арне перестал бегать по квартире и выключил проигрыватель.

— Великая вещь! Великая вещь! — повторял он.

— Несомненно, — согласился я: действительно, это произведение соответствовало бы величине помещения, равного «Альберт-холлу».

Кари вернулась из своего убежища в кухне, снисходительно покачивая головой. Она была ослепительна в шелковом брючном костюме цвета меди, фантастически гармонировавшем с волосами, кожей и глазами и отнюдь не портившем остальное. Она наполнила бокалы и села на подушки, декоративно брошенные на пол возле огня.

— Вам понравились скачки? — спросила она.

— Очень.

Арне немного поморгал, сказал, что ему надо позвонить, и вышел в холл. Кари объяснила, что смотрит интересные соревнования по телевизору, но редко ездит на ипподром.

— Я человек комнатный, — продолжала она. — Арне считает, что жизнь на свежем воздухе здоровее, но я не люблю холода, сырости и резкого ветра, поэтому разрешаю ему заниматься всеми этими ужасными делами вроде лыж, плавания и гребли, а сама жду его дома в теплой комнате.

Она усмехнулась, но у меня возникло чуть ощутимое впечатление, что, какой бы преданной женой она ни старалась быть, в ее сердце нет страстной любви к Арне. Где-то глубоко в сознании у нее таится совсем не восторженное отношение к так называемым мужским занятиям. А мой опыт говорит, что подсознательная антипатия к деятельности почти всегда переносится и на лицо, которое этой деятельностью занимается.

Из холла донесся голос Арне, говорившего по-норвежски.

— Он объясняет, что завтра надо проверить дно пруда, — удивленно перевела Кари. — Какого пруда? Я рассказал ей, в чем дело.

— Боже, бедная его жена... Надеюсь, что его нет там. Как она перенесет это?

Легче, подумал я, чем ее теперешнее состояние, когда все думают, что он вор и что бросил ее.

— Это только предположение, — успокоил я Кари. — Но надо проверить пруд, чтобы убедиться.