Марина Серова - Добро пожаловать в ад

Вот, оказывается, к кому надо было обращаться Володьке по вопросу слежки за его женой, вот где кладезь информации, причем совершенно бесплатной и в таком еще артистическом исполнении! Поди ж ты – скрипач-бандит! Ушлая бабка, ничего не скажешь.

– Да какие ж там деньги такие особые у врача-то? – спросила я, уже готовая услышать твердый и непоколебимый в своей уверенности ответ всезнающей бабки.

– Ха, какие! Очень даже большие! – сказала она, затем огляделась по сторонам, взяла меня под локоток и заорала громким шепотом: – У Целикова Володьки вся квартира забита антиквариатом, одна бирюлька сто тыщ стоит. Нашими!

Затем она отпрянула, желая, наверное, посмотреть, какое впечатление произвели на меня ее слова. Полутьма в подъезде помогла мне скрыть эмоции, хотя больше всего в данный момент мне хотелось изолировать где-нибудь этот неумолкающий громкоговоритель.

– А ты что, не знаешь? Не видала, что ли? – спросила меня бабуля таким тоном, словно я никогда не видала слона в зоопарке или памятника Ленину.

– Не-ет! А вы видали?

Тут она по-дурацки захихикала и зашептала мне в лицо, немного сбавив тон:

– Да только я и видала... Никому не говори, а я уж тебе расскажу... Вижу я, что не совсем ты еще дрянь! – доверительно сообщила мне бабка и затем огорошила следующими словами: – Короче, гляжу я, Целиковы какие-то коробки домой таскают. Я полы мою, а они носють и носють, мимо, значить. Он носит, и она тоже. Он на нее шипит: осторожней, мол, легче, тише. Я думаю: ну, магнитофоны таскают, он имя раньше спекулировал, фарцовщик хренов. А Сонька взяла в обе руки сразу две коробки, да не справилась, одну выронила – из нее какие-то мешочки посыпались. Володька не видал. Я ей помогать поднимать кинулась, она меня отогнала, все собрали, занесли в дом. Я гляжу, а один мешочек с чем-то внутри тяжеленьким под лестницу свалился. Я подняла, раскрыла: батюшки-светы! Баба там серебряная голая – тьфу ты, гадость какая!

Тут мы с бабой Машей обе перевели дух и уставились друг на друга безумными глазами. Затем она стала говорить тише, испуганно оглядываясь по сторонам и наседая на меня, как нищий на городового:

– Ну я сразу поняла, что вещь-то непростая, да мне ж чужого не надо! Но отдать сразу напугалась, уж больно Володька серчал. Думаю, мне же и достанется, характером-то мужик крут. Думаю, возьму пока, а потом им как-нибудь подкину. Она бы и в почтовый ящик поместилась! Короче, отнесла к себе домой и в комоде спрятала в чулок, где деньги лежат...

Тут бабка вдруг смолкла, соединив в одну линию косматые седые бровки, как у филина. «Как же, напугалась ты отдать! Такую напугаешь!» – подумалось мне.

– Ну а потом что с этой статуэткой? – спросила я, не вытерпев паузы.

– Эх, – махнула она рукой. – Да внук спер, гаденыш.

– Что-о?!

– Да-да. И деньги из чулка вытащил, и статуэтку чужую спер и продал за сто рублев! Я его потом три дня шваброй гоняла да тряпкой ентой вот половой по мордасам отхлестала, говнюка!

– За сколько продал?!

– То-то и оно, продал за сто рублев, а потом мне признался: бабка, говорит, статуэтка-то старинная, нимфа называется, чистого серебра и стоит сто тыщ – квартиру можно купить однокомнатную! А я-то, мне чужого не надо, я вернуть хотела, я и знать не знала, почем она идет-то! А у Целиковых такими вся квартира набита, они пропажу-то и не заметили! Хочу вот пойти к Соньке, покаяться, я ведь в почтовый ящик хотела положить, сразу вернуть – Володьку испужалась, больно он был сердитый, земля ему будет пухом. Когда похороны-то, завтра?

– Кому продал? – Я вытаращила глаза и с трудом сдерживала голос, чтобы не сильно заорать.

Бабка испугалась.

– Да не знаю я, у него дружков-то пруд пруди!

Тьфу, пропасть!

– Кому вы еще об этом рассказывали?

– Да никому. Я знаю, да внук, да вот тот, кому он продал, да его друзья, наверное. Тот, кто ему сказал, сколько эта штука на самом деле стоит, – он потом все локти обкусал. А больше никто не знает, я даже родителям его – сыну своему родному с невесткой – не сообщала, они б ему ноги повыдергали. Так что никто и не знает!

Никто, окромя внука и его бесчисленных дружков! Весело, девицы! Все-таки жалко, что папа не повыдергал ноги этому сопливому коммерсанту.

– Ты только Соньке пока не сообщай, и так вдова расстроена! – попросила меня об одолжении бабка. Воистину пределов ее глупости не было никаких.

– Где ваш внук живет? – спросила я прокурорским тоном, на манер самой бабки.

– Да вона мы там все живем, в третьем подъезде, первый этаж, квартира шестьдесят пять! – растерянно сообщила мне бабка, не потрудившись выяснить, для чего мне это надобно.

Ага, припухла, старая перечница! Видимо, она сама допетрила, что натворила лишнего и лишнее сболтнула.

– Спасибо, – сказала я ей со всем сарказмом, перешагнула через ведро, лужу и швабру, отодвинув ее, бабку, в сторону, как комод средней тяжести, где она по дури хранила ценности в своих драных чулках.

Переполнившись до краев возмущением, словно кипящий чайник с подпрыгивающей крышкой, я нажала кнопку звонка Сониной квартиры. Она открыла мне дверь, вся в слезах, а из глубин квартиры раздавались горестные причитания. Кажется, я угодила на святая святых – плач горем убитых родственников по усопшему.

– Заходи, пока мы не уехали поминки заказывать, – сказала Соня с прерывистыми вздохами.

Я не поцеремонилась. Схватила Соню за плечи и твердо, четко и внятно стала говорить, вытаращивая глаза для усиления эффекта:

– Сейчас же ты собираешь все манатки и сваливаешь отсюда куда хочешь. Хочешь, живи пока у меня. Вместе с сыном. Или где хочешь. Но не здесь. Вам надо скрыться. Вместе с барахлом. Ты меня поняла? Это жизненно важно!

– Ой, а как же... Завтра здесь соберутся все друзья, родственники после похорон... А сын мой у бабушки. Я могу потом переехать к ней, но не сейчас, Таня... Сейчас другие дела. Дай мне мужа похоронить спокойно!

Я втолкнула ее в кухню, прикрыв дверь, и напустилась с новой силой:

– Мы тебя завтра будем хоронить! Тут весь город знает, что у вас дома лежит!

– Что-о?! Кто-о?!

– Конь в пальто, – не удержалась я. Когда люди добросовестно заблуждаются насчет грозящей опасности, разубеждать их можно долго. – Сейчас мы срочно собираем все ваши бабушкины игрушки... Только статуйки, конечно, медведя с комодом не попрем, и все это надо срочно где-то прятать. Где хочешь. Можешь у мамы. Могу предложить и свою квартиру – там надежней. Мой дом – моя крепость. Ответственность за сохранность несу я. А ты должна находиться все время в куче, в массе, и здесь тебя в любом случае быть не должно. Ты поняла меня, Соня?!

Покуда Соня понимала, соображала и вникала с моей помощью, мне пришлось израсходовать немало сил на пробивание бетонной стены ее упрямства. Она упиралась ногами и рогами, кричала, что сама желает встретить зло и узнать все, готова сама выступить в качестве приманки и все такое прочее. Лишь неопровержимый аргумент об опасности, грозящей ее сыну, – я, правда, не была в этом уверена, но приплела на всякий случай, – сломил ее сопротивление. Береженого-то, его сам бог, как известно, бережет!