Чингиз Абдуллаев - Альтернатива для дураков

Вернее, рассказывал, но всегда упускал одну подробность. Что я перед тем как в управление приехал, еще в министерство заезжал. И там точно убедился, что за всеми этими событиями стоял Александр Никитич. Но наш бывший генерал был уже давно на том свете, а я очень не хотел неприятностей.

— Это мы и сами знаем, — строго сказал Хонинов, — ты, Никита, не темни. Ты нам лучше скажи, что ты знаешь еще. Я ведь чувствовал, что ты что-то скрываешь, не до конца договариваешь. Но думал, ты ребят погибших выгораживаешь, не хочешь лишний раз их пачкать.

— Верно, и ребят тоже не хотел лишний раз марать. Я вас подставлять не хотел. Я, кажется, знаю, кто мог послать такой конвертик.

Хонинов поставил свою кружку на стол и строго на меня посмотрел. Так строго, что мне сразу неприятно стало. Словно это я был предателем. И меня нужно было на куски резать как убийцу Влада. Я первый отвел глаза. А потом сказал:

— Прости, командир, но я думал так будет лучше. Не хотел вас в это дерьмо снова втягивать. Думал, без вашей помощи обойдусь.

— Ты уже говори, раз начал, — посоветовал мне Хонинов.

— Мне Людмила Кривун перед смертью успела сказать, что ей звонили из министерства в десять часов вечера. Позвонили и сказали, чтобы она была готова к ночному выезду.

— Ну и что? — разочарованно спросил Аракелов.

— Сейчас объясню. А от Леньки Свиридова, который дежурил в ту ночь, я узнал, что сообщение о группе Коробка поступило только в одиннадцать вечера.

Значит, кто-то точно знал, что Метелина позвонит в одиннадцать часов и в ту ночь будет назначена эта операция.

Ребята молчали. Маслаков и Аракелов растерянно переглянулись. Только Хонинов сидел как ни в чем не бывало. Потом медленно спросил:

— Кто звонил, знаешь?

— Знаю.

— Фамилию тоже знаешь?

— Да.

— И ты все это время молчал? — безжалостно спросил меня Хонинов.

— Да, — опустил я голову.

Он вдруг резко взмахнул правой рукой. И точно влепил мне прямо в морду. Ну и поделом влепил. Он ведь не дешевкой был, а настоящим боевым офицером. Понял, что я просто испугался, решил больше ни с кем не связываться. И товарищей предал. Я такого резкого и сильного удара не ожидал. И поэтому упал на пол, опрокинувшись на стуле. Со всех сторон подбегали клиенты бала. Даже Слава нахмурился. Он ведь точно знал, где мы работаем. И когда к нам один парень подскочил, чтобы что-то сказать, он его уже по инерции тоже отбросил. Сильным ударом локтя. Тот упал, а подоспевший Слава развел руками характерным жестом, как обычно на ринге судьи разводят боксеров.

— Иди, иди, — взял он за шиворот незадачливого посетителя, — не нужно лезть в чужую драку. Видишь, люди спорят. Ты лучше пойти и сядь в сторонке, я тебе пива бесплатно поставлю.

Вот за такие вещи все Славу и любят. Он обычно чутко улавливает, где и что происходит. И сразу вмешивается, чтобы людей зря не нервировать. Посетитель отошел, а я поднялся с пола. Нос у меня был в крови, и я платок носовой достал.

Сергею врать было нельзя. Он понял, что я просто боялся. Я сел напротив него, уже зная, что второй раз он меня не ударит. Он внешне остался таким же невозмутимым, как прежде. Маслаков и Аракелов тяжело дышали, но пока молчали, не вмешиваясь в наш разговор.

Я не хотел смотреть им в глаза. Особенно в глаза Сережи Хонинова. Теперь я понял, почему не сопротивлялся Миша Бессонов, когда я его так страшно бил перед самым взрывом конверта. Взгляды товарищей могут сковать тебя гораздо сильнее самых крепких наручников. А когда ты чувствуешь, что драться не имеет смысла хотя бы потому, что твоя позиция полное дерьмо, тогда понимаешь, что твой соперник все равно тебя измочалит. Может, поэтому в уличных драках побеждает обычно тот, кто считает себя более сильным. Не самый сильный, а именно считающий себя самым сильным. Важна твоя внутренняя позиция. Или самый настойчивый, что тоже немаловажно.

Я приложил платок к носу, пытаясь остановить кровь. Слава принес мне стакан холодной воды и пачку салфеток. Он настоящий психолог, этот бармен. И несмотря на свои необъятные размеры, очень деликатный человек.

— Теперь скажи нам его имя, — потребовал Хонинов.

Я прошептал фамилию офицера. Хонинов кивнул. Потом посмотрел на ребят и невозмутимо сказал:

— Мы ведь сейчас не на службе, ребята. Нас временно отстранили. Значит, нам никто не помешает самим до всего докопаться. Как частным лицам. А ты, Маслаков, кажется, собрался уходить в частное агентство?

— Когда? — сделал удивленное лицо Маслаков. — Я с вами, командир.

— А ты, Аракелов? У тебя, может, тоже какие-нибудь свои планы?

— Нет. Мои планы с твоими совпадают, Сергей, ты можешь на меня рассчитывать.

Хонинов кивнул головой и наконец посмотрел на меня. Потом вдруг посоветовал:

— Еще одну салфетку возьми.

Я послушался его совета. Взял салфетку. Приложил к лицу.

— Ты с нами?

— А как ты думаешь? — разозлился я.

— Тогда давайте решать, что нам делать дальше, — заключил Хонинов, словно ничего не произошло. — И расскажи нам все еще раз, но только очень подробно.

Подполковник Гвоздев работал в органах больше двадцати лет. Он пришел в милицию сразу после армии. Стал сержантом, водителем в уголовном розыске далекого от столицы Братска. Затем была Высшая школа милиции, долгая практика.

Через двадцать два года после того, как он впервые надел на себя форму сотрудника милиции, Гвоздев был уже подполковником и работал в Московском уголовном розыске.

Он был невысокого роста, крепко скроенный, широкоплечий. Взгляд у него традиционно был хмурый, мрачный, многие коллеги называли его Гвоздем. Он был неудобным сотрудником, никогда не угождал начальству. Его невозможно было заставить изменить мнение или немного «подправить» факты при докладах руководству. Может, поэтому он и дослужился всего лишь до подполковника.

Гвоздев был оперативником божьей милостью, но характер имел неудобоваримый и, собственно, так ни с кем на службе и не подружился. Такому характеру соответствовало и то обстоятельство, что Гвоздев почти пятнадцать лет провел на оперативной работе и большей частью встречался не с самыми лучшими представителями человеческого рода.

Кроме того, по должности он еще занимался и работой с агентурой, когда приходилось идти на контакт со штатными стукачами, двойными агентами, просто подонками, доносившими на своих друзей. Правда, иногда он встречался и с сотрудниками милиции, засланными для агентурной работы в ряды бандитов или подсаженными в камеры к уголовникам. Но таких отчаянных смельчаков было очень мало, и встречались они гораздо реже, чем принято было думать. В милиции советского государства не любили рисковать судьбами своих сотрудников, предпочитая использовать в качестве обычных «подставок» рядовых уголовников.