Елена Гайворонская - Пепел звезд

В голове звучало:

«Хэппи бездей ту ю…

Хэппи бездей ту Ада…»

Белый потолок был нестерпимо-ярким. Он больно резал глаза. Ада открыла их и закрыла вновь. В ее доме нет таких ослепительно-белых потолков. И тяжесть, ужасная тяжесть во всем теле. Откуда она?

– Где я?

Над ней склонилось лицо матери, которая почему-то громко закричала:

– Доктор! Доктор! Она очнулась!

И этот крик распилил голову пополам невыносимой острой болью. Она застонала, пытаясь уцепиться за ускользающий мир, уже начинавший медленнее зыбкое движение по замкнутому кругу.

Человек в белом колпаке. Как у повара. Или врача.

– Вы меня видите?

– Да. Где я?

– В больнице. Не разговаривайте много, вам это вредно.

– Почему?

– Вы что-нибудь помните?

– Конечно. Меня зовут Ада Беркер. Вот моя мама, – и вновь эта ужасная боль. Она становится все сильнее, завоевывая новые участки тела, заставляя корчиться, стонать…

– Не двигайтесь. Вам сейчас сделают укол. И вы уснете.

Приходит девочка в белом халатике со шприцем в руке. Зачем здесь так много белого?

– Почему я здесь?

– Вы попали в аварию. На автомобиле. Вы здесь уже неделю. Чудо, что вы остались в живых. Можете считать этот день вашим вторым днем рождения.

– Ноги очень больно… И живот…

– Это пройдет. Сейчас вы уснете.

– Когда я закрываю глаза, то вижу деревья, деревья… Их так много… Мама, где ты?

– Я здесь, моя девочка, с тобой. Я теперь всегда буду рядом. Всегда.

Движение на подступах к Новодевичьему кладбищу было приостановлено. Округа черна от дорогих иномарок, дорога – от крепких насупленных мужчин.

Стоящие каждые пять метров сотрудники милиции зорко наблюдали за происходящим, потихоньку переговариваясь:

– Не выкарабкался Гриневич.

– Туда ему и дорога.

– Что толку? Другой придет…

Несколько человек несли помпезный деревянный, в завитушках, гроб.

Когда сняли крышку для прощания, по рядам провожавших пронесся невольный шепот – Профессор лежал, как живой. Болезненная желтизна покинула слегка осунувшееся лицо с несколько заострившимися чертами. Виски отливали благородной сединой. Приехавшие из Израиля родственники поддерживали рыдающую вдову, все норовящую упасть перед гробом на колени. Отчаянно кусала шелковый платочек высокая девушка в черном – дочь покойного.

– Завидная невеста, – шепнул кто-то в толпе.

Шумно отдуваясь, Мерин плюхнулся в «шестисотый».

– Это он? – спросил Кротов.

– Он самый. Наш Профессор. Мертвее не бывает. А дочка у него ничего. Пива хочешь? – он с довольной улыбкой протянул банку.

– Пива! – взревел Кротов. – Да мы сейчас в «Кристалл» рванем! Лучшее шампанское! Ящиками!

Ваннами! Путь свободен, слышишь, чмо? Премьер-министр! – кандидат в президенты России осклабился в счастливой улыбке.

– Просто здорово, – довольно сказал сухопарый седовласый человек в темных очках с болезненно-желтоватым лицом, с интересом разглядывавший процессию через затемненное стекло огромного джипа, – Эх, жаль, не слышно, что там говорят… Ладно, потом Инна расскажет.

– Очень несерьезный и опасный с твоей стороны шаг – появиться здесь, – укоризненно произнесла брюнетка, тоже в темных очках, в черном кашемировом, пальто. – А если тебя кто-нибудь заметит?

– Они решат, что я пришел по их грешную душу, – Профессор, закашлявшись рассмеялся. – Зато сколько удовольствия! Не сердись, Мариночка, всегда мечтал посмотреть на собственные похороны. Ты – мастер наивысочайшего класса. Прими мое искреннее восхищение. – Он картинно преподнес к губам ее прохладную маленькую, блеснувшую черным камнем, руку.

– Да уж! – восхищенно выговорил Вован. – Похож-то как! Аж мурашки по коже! Где ты его нашла, Мара?

– В морге, – спокойно сказала Марина. – Какой-то невостребованный бедолага. Полгода там провалялся. Он должен быть доволен такими почестями. Ладно, поехали отсюда. Но твоя жена, Профессор, выше всяческих похвал. В ней пропала великая актриса.

– Инна?

– Хотел бы я, чтобы так она переживала на самом деле.

– Типун тебе на язык, балда, – Марина мрачно глядела на проплывавшие за окном милицейский кордоны. – Теперь путь свободен. Можно начинать…

– Мама?

– Да, дочка.

– Где Тайка?

– Она у меня дома.

– Значит, я попала в аварию?

– Да. Ты не помнить? Следователь сказал, ты не справилась с управлением. Скользкая дорога, очень большая скорость.

– Там еще была женщина… Старая… Я ее сбила?

– Нет. Он сказал, никто, кроме тебя, не пострадал. Ты просто родилась заново.

– Что? Мама, дай мне зеркало. Пожалуйста, почему ты не хочешь? Я прошу, я настаиваю, дай мне зеркало!

Снова эта ужасная боль, раздирающая мозг напополам. Руки судорожно ощупывают какие-то тряпки там, где прежде были волосы… Ее роскошные волосы – предмет гордости и обожания поклонников, зависти конкурентом. «Я была Моделью года…» Что это?

– Просто бинты. Их скоро снимут. А волосы отрастут.

– Дай мне зеркало. – Она рванулась, но мгновенно замерла, отброшенная назад очередной волной режущей боли.

– Дайте, – говорит врач в белом колпаке, заглянувший в палату. – А вы не кричите, – это уже ей, – а то приступ боли повторится. Сейчас придет медсестра, сделает укол.

Мать достает откуда-то дешевую пудренницу. Крохотный запотевший кругляш. А в нем неузнаваемо-чужое лицо. Белое, с синюшными отеками под черными дырками глаз. Втянутые в череп щеки. Вместо волос ужасный кокон.

– Забери…

– Вам бы радоваться, – сурово говорит врач, – живы остались. Один шанс на миллион. А вы на свое отражение рыдаете. Наташа, сделай успокоительный. Не на конкурсе красоты – в палате для тяжелобольных. Вот выпишитесь, сходите к парикмахеру… тогда и в зеркала глядитесь. Болит где-нибудь?

– Ноги… У меня перелом?

– И не один, к сожалению. Это посерьезнее личика.

– Я не могу ходить?

– Сможете, – «Колпак» впервые добродушно улыбнулся. – Но не сразу. Постепенно. Вам же, молодым, все быстрее надо. Торопитесь. Боитесь жить не успеете? Вот и доторопились. Потихонечку, помаленечку все сумеете… Как ребенок ходить начинает. Знаете?

– Нет.

– Вы не замужем?

– Нет. Я могу остаться хромой?

«Колпак» почему-то отворачивается.

– Пока могу сказать лишь одно – на ближайшее время с подиумом вам придется распрощаться, к сожалению. Хотя, постойте, почему «к сожалению»? В мире полно других радостей, чем таскаться туда-сюда в чужих тряпках по этой куцей сцене.

– Вы утешаете меня… Спасибо.

– Я лишь говорю вам правду. Мы все привыкли к своему образу жизни. Мы в плену у стереотипов, предрассудков… Кажется, изменится что-нибудь, самая малость – и все. Катастрофа. И только потом приходит осознание – может, это к лучшему? У вас есть… друг, жених – как это теперь вы, молодые, называете?