Эйлет Уолдман - Игра вслепую

– Нет, есть еще кое-что, – сказала она, понизив голос, будто собиралась поведать тайну. – Я много думала о Бобби, о его самоубийстве. Вначале считала, что он не мог убить себя, но потом появилось чувство, что вполне мог.

Я заинтересовалась. Она первая из всех знакомых Бобби предположила, что он мог решиться на этот шаг.

– Вот как? Почему вы так считаете?

– Понимаете, мы с Бобби хорошо знали друг друга. Даже очень хорошо. – Она неприятно хихикнула. – Он доверял мне такие тайны, которые не рассказывал больше никому.

– Например?

– Например, как несчастлив он в личной жизни. Как хотел уйти от Бетси, но чувствовал, что не может.

Я сбавила скорость, не хватало еще, чтобы мое любопытство довело до аварии.

– Почему он не мог уйти от нее?

– Она ведь была наркоманкой. Он боялся, что если бросит ее, она снова подсядет или того хуже…

– Что хуже?

– Ну там, с собой покончит…

– Но как это могло довести его до самоубийства?

– Все-таки вы плохо знали Бобби, не то, что я, – сказала она масляным голосом.

– Возможно. Тогда, может, вы мне объясните, как сложности с Бетси, если они были, могли подтолкнуть его к самоубийству?

– У Бобби была особая душа. Чувствительная душа. В этом мы с ним очень похожи. Такой эмоциональный шантаж держит нас, будто… капкан. Нам тяжело. Уверена, что с Бобби так и получилось. Он потерял себя. Перестал замечать тех, кто мог подарить ему покой и радость. Он не мог так больше жить.

Слова Кэндис не тронули меня ни на йоту. Я не видела в ней ни малейшего сходства с Бобби и очень сомневалась, что их «чувствительные души» так уж родственны. Более того, эта женщина любила его. Естественно, она обвиняет любовницу и невесту Бобби. Но, может, она преследовала еще более гнусную цель? Не пыталась ли направить меня по ложному следу? Она писала Бобби уже после того, как тело предали земле, и получается, ничего не знала и не имела отношения к его смерти. С другой стороны, хотя письма и кажутся искренними, нельзя исключить вариант, что это всего лишь уловка с целью отвести подозрения и подтвердить свою невиновность.

– Значит, вы считаете, что Бобби покончил с собой?

– Вполне вероятно. Хотя, конечно, могло быть по-другому.

– Например?

– Может, он, наконец, решил расстаться с Бетси раз и навсегда. И она решила, что лучше убить его, чем отпустить на свободу.

– Как ты думаешь, каннибалы едят своих детей, и если да, то как они размножаются?

То, что вопрос Питера ни в малейшей степени меня не обескуражил, прекрасно характеризует и наш брак, и профессию моего мужа.

– Вероятно, мама-каннибал начнет питаться собственными отпрысками, только если не будет никакой другой еды, – ответила я после некоторого раздумья.

– Гм. Неплохая мысль. Детоубийство из-за голода – вот что я искал для второго акта. Усилит напряжение как раз до нужной степени.

Мы лежали на диване, переплетя ноги, и приходили в себя после укладывания детей в кровать. Я чуть не связала Руби скакалкой или ремнем от костюма Бэтмена, но она все-таки согласилась улечься и послушать музыку. Еле слышно звучала песня «Шоу-бизнес – всем бизнесам бизнес» из мюзикла «Энни, вытаскивай пистолет». Дочь обожала эстрадные мелодии, она пародировала Этель Мерман почти так же хорошо, как отец.

– Я мог бы сделать карьеру на одних каннибалах. – Кажется, эта тема увлекла Питера не на шутку.

– Карьеру? А что это? – спросила я. Питер ткнул меня в бок пальцем ноги. Я заметила, что палец этот торчит из дырки.

– Тебе нужны новые носки.

– Мне всегда нужны новые носки. У нас очередное обсуждение на тему «хочу понять, что происходит в моей жизни»? Если да, то я налью себе кофе.

Я ткнула его в ответ, постаравшись попасть в самое щекотное место на боку.

– Нет. Мы вообще ничего не будем обсуждать. Разговаривать запрещается.

Минут двадцать мы предавались тому занятию, которое практически забросили после рождения детей. Потом включили телевизор и битый час созерцали окончание шпионского триллера, смутно припоминая, что недавно уже видели его. Вот вам преимущество родительской измотанности – можно смотреть фильм или читать книгу сколько угодно, при этом не запоминая ни единого поворота сюжета.

Наступило субботнее утро, единственный день недели, когда Питер просыпается вместе с детьми, а я занимаюсь своими делами. Сначала подумала съездить в спортзал – я не была там после смерти Бобби, – но не смогла себя заставить. Слишком непривычной и грустной казалась без него тренировка. А заниматься где-нибудь еще было лень.

Когда я уходила, мои увлеченно играли в какие-то замысловатые прятки. Дети прячутся и выкрикивают, где находятся, а Питер их ищет. «Мы в кладовой, папа! Нет, которая в коридоре!»

В Интернете я нашла доктора Рубена Нейдельмана минуты за четыре. Он работал заведующим детским онкологическим отделением медицинского центра «Синайские Кедры». Еще я обнаружила несколько статей о нем в «Лос-Анджелес Таймс», а также узнала, что он женат на докторе Лариссе Гринбаум, дерматологе. В телефонной книге не оказалось адреса Нейдельманов или Гринбаум-Нейдельманов (а люди еще удивляются, почему я не пишу свою фамилию через дефис). Я запустила юридическую поисковую систему Лексис, набрала их фамилии в базе данных недвижимости. Четыре года назад супруги купили дом на Холлихок Вэй в Брентвуде стоимостью 1,2 миллиона долларов. Их телефона там не оказалось, зато имелся адрес. Всемирная Паутина – лучший друг любопытной Варвары.

Я проехала через каменные ворота, за которыми начинался фешенебельный район Лос-Анджелеса, печально прославленный убийцей О. Дж. Симпсоном, чей припадок ярости так и остался ненаказанным. Какое странное совпадение, Бобби родился от доктора и был усыновлен тоже доктором. Иногда начинает казаться, что мечты сбываются у всех евреек, кроме моей матери.

Я пропетляла по трехполосным улицам мимо а-ля французского, а-ля испанского и а-ля английского дворцов эпохи Тюдоров. Доктор Нейдельман жил в огромном Кейп-Коде – казалось, будто это место напичкали стероидами, прописанными для восточно-германского пловца. Судьба одарила Бобби неисчерпаемым запасом богатых родителей.

Я рассчитывала на то, что в субботу утром, в половине одиннадцатого, доктор будет дома. Так оно и оказалось.

Дверь открыла родная мачеха Бобби (есть ли такое слово?). Мы прошли в большую кухню с желтыми розами на обоях. Отец Бобби сидел за длинным деревенским французским столом и читал газету.

– Рубен, пришла знакомая Бобби Каца, – сказала Ларисса Гринбаум-Нейдельман. Она усадила меня, поставила передо мной чашку непрошеного кофе, придвинула сахарницу и молочник в виде коровы с открытым ртом и села рядом с мужем.