Николай Томан - Воскрешение из мертвых (сборник)

— Будешь работать в подвале, темном как могила. Это твердо могу обещать.

— А инструменты?

— Все будет, составь только список. Есть еще вопросы?

— Граверному делу зачем меня учил? Я ведь лекальщик.

— У тебя руки золотые, ты все сделать сможешь.

— К сожалению, не все. Вот Олег Рудаков или Анатолий Ямщиков, те действительно все могут.

— Обойдемся без них. Ты и сам отличный мастер, только цены себе не знаешь. Справишься с работой и один. Тебе ведь нужны тишина и уединение.

— А начальство твое в курсе?…

— Конечно! Ты ни в чем не сомневайся, тут никакой уголовщины. Сам ректор семинарии с тобой завтра, а может быть, даже сегодня поговорит.

— Я и так тебе верю, не надо мне никакого ректора. Дай только поскорее какое-нибудь дело, чтобы забыться, а то с ума сойду.

— Дело будет нелегким, не дрова пилить. Придется думать, соображать, как сделать поточнее. Буквы будешь резать из металла. Староцерковнославянские, какими печаталось когда-то священное писание. Сейчас таких ни в одной типографии нет. Они нам необходимы для…

— Мне неважно, для чего, лишь бы честная работа была. И чем труднее, тем лучше, чтобы целиком в нее…

— Именно такая тебе и предстоит.

— А искать меня тут никто не будет?

— Ты тут, как на том свете.

— Спасибо, Феодосий. Пища тоже пусть будет самая простая, как в монастырях.

— Ладно, будет по-твоему.

Корнелий показывает Вадиму его комнату, приносит постельное белье, пытается постелить, но Вадим вырывает у него простыню и одеяло.

Оставив Вадима одного, Корнелий невесело думает:

«Испортился парень. Не тот уж, что был…»

— Почему все-таки Татьяна Петровна уехала так скоро? — спрашивает внука Дионисий. — Не обиделась ли на нас? Всего три дня побыла.

— По-моему, мы не дали ей никакого повода к обиде. Просто ей тут пока нечего делать. А вы ей очень понравились. Сама мне в этом призналась, — посмеивается Андрей.

— Ты знаешь, овдовев много лет назад, я стал закоренелым холостяком, — оживленно говорит Дионисий. — Но если бы в свое время встретилась мне такая женщина, ей-богу, я бы… Э, да что теперь об этом! Надеюсь, что она еще к нам приедет? Удивительное, чудоподобное явление — женская красота, если настоящая, конечно, не косметическая. Красивый мужчина, по-моему, просто вульгарен…

— Вы, наверное, имеете в виду не красавца, а красавчика?

— Вообще мужчине быть красивым ни к чему. Он должен быть мужественным, зато, когда появляется красивая женщина, все преображается вокруг. Даже циники становятся вдруг застенчивыми, а порядочные мужчины — рыцарями. Женщины таким красавицам не завидуют, а просто цепенеют перед ними. Но уж и она должна держаться как царица. Чуть позволила себе не то, и все — прахом!..

— Что-то вы уж очень распалились, Дионисий Дорофеевич. Уж не влюбились ли в Татьяну Петровну? — смеется Андрей. — Скажите лучше, удалось ли в особняк Троицкого проникнуть?

— Быстрый какой! Не так-то это просто. Но есть одна идея, только ты ни о чем более не спрашивай пока, — неохотно отвечает Дионисий. Но, помолчав немного, сам спрашивает внука: — Ты помнишь истопника нашей семинарии, бывшего монаха Авдия?

— А он еще жив? Сколько же ему сейчас? — удивляется Андрей. Даже когда был он школьником, Авдий казался ему глубоким стариком.

— Постарше меня лет чуть ли не на десять, но работает еще. Привратником он теперь у «отца Феодосия».

— В особняке Троицкого, стало быть?

— Именно. С тех пор как Феодосий стал реставрацией древних книг заниматься. Я когда-то спас Авдия от большой беды, взяв его вину на себя. Мне-то лишь порицание за тот проступок, а ему грозило тяжкое наказание. С той поры Авдий чуть ли не к лику святых меня причислил. Этим я теперь и воспользуюсь. Он по большим церковным праздникам к заутрене ходит. Завтра как раз троицын день и Авдий непременно пойдет в собор. Вот я и встречусь с ним там. Вставать только в такую рань отвык.

— Не к пяти же часам?

— Он-то к пяти, наверное, а я могу и попозже. Главное — застать его там.

Авдию давно за восемьдесят, но он еще крепок, почти не горбится, поседел только очень, могучая грива его, однако, не поредела. Черная, застиранная ряса, которую носил, наверное, еще в монастыре, и сейчас на нем. А вот бархатную скуфью, видно, подарил ему кто-то. Надетая, а скорее всего, сбитая случайно набок, она придает ему бравый вид.

Он выходит из собора одним из первых и, не задерживаясь, почти солдатским широким шагом направляется в сторону Овражной улицы, на которой находится особняк архиерея Троицкого, принадлежащий теперь Благовской духовной семинарии.

— Здравствуй, брат Авдий! — окликает его Дионисий. — С праздником святой троицы тебя!

— Спасибо, отец Дионисий. И вас тоже!

— Какой я «отец», Авдий? — смеется Дионисий. — Сам знаешь, меня от церкви давно отлучили.

— Все равно, отец Дионисий, вы для меня святой человек. Никогда великодушия вашего не забуду…

— Э, полно тебе об этом! Поведай лучше — живешь как?

— Как жил всю жизнь, так и живу, отец Дионисий. Даром хлеб не ем, тружусь в меру сил.

— В дворники определился?

— Это тоже работа, отец Дионисий. Тружусь весь день рук не покладая. Подметаю, мусор жгу, деревья поливаю…

— К дому, значит, отношения не имеешь?

— В доме они сами управляются.

— Кто — они?

— Отец Феодосий и их помощник с персидским именем Вадим.

— Это по церковным календарям оно персидское, а по-русски от древнего глагола «вадити», то есть «сеять смуты», «быть забиякой».

— Какой уж из него забияка! — пренебрежительно хмыкает Авдий. — Ни единого слова пока от него не слыхал. Пришибленный какой-то…

— А делает что?

— Бог его ведает. Мне его делами интересоваться не велено.

— Как так — не велено?

— Отец Феодосии специально распорядился не любопытствовать. В подвале он пилит что-то и молотком или еще чем-то постукивает. Я, конечно, слышу, потому и спросил как-то, а отец Феодосии на то мне молвил: «Ты Авдий — слуга божий, знай свое дело, мети двор, проверяй запоры на воротах, делай, что прикажут, и не имей привычки совать свой нос куда не следует. Не твоего ума это дело».

— И ты что же: зажмурился и заткнул уши?

— Каюсь, этого не сделал и потому слышал и видел, как ночью привозили какие-то ящики и еще что-то, похожее на станок, в потемках не разглядел. И все в подвал…

— Ну, а Вадим этот где же обедает?

— Ношу ему пищу из семинарской столовой по приказанию отца Феодосия.

— Ну ладно, Авдий, спасибо тебе за рассказ, только ты о любопытстве моем…

— Не враг же я себе, отец Дионисий! — воскликнул Авдий. — Мне же за это и достанется…

— За меня будь спокоен, — обещает Дионисий. — Я тебя не подведу.

— Я уж и сам думаю: что там у них за дела такие? Может, что-нибудь тайное? Едва ли, однако, поскольку ректору семинарии, отцу Арсению, о том ведомо. Приходил он к отцу Феодосию, и они книги какие-то старинные листали, а потом в подвал к Вадиму спускались. Правда, недолго там пробыли.