Константин Тарасов - После сделанного

Этот итог раздумий порадовал Децкого. Мысль его, чувствовал он, шла правильно, прямо по следам хитрости вора.

Децкий, не откладывая, созвонился с Катькой и выложил свои вопросы.

— Да зачем тебе? — удивилась Катька.

— Потом объясню.

— Ну пожалуйста. Мы с Олегом ехали где-то в среднем вагоне, а в каком — не помню, не считала. С нашими встретились на твоем перроне.

— С кем из наших? — спросил Децкий.

Катька перечислила — были все.

Затем Децкий набрал номер Павла. Тот опять долго не подходил, а когда взял трубку, то добрую минуту молчал, только странные какие-то звуки слышались Децкому, словно на том конце провода сдерживали смех. Децкий раз, наверное, десять прокричал: "Алло, Павел!" — и кричал бы еще, но Ванде надоело: "Ну, что ты орешь, как попугай!" Децкий в сердцах грохнул трубку на рычаги.

Утишив гнев, он позвонил Даниле Григорьевичу. Говорить пришлось с женой, сам Данила отсутствовал; Децкий счел это и лучшим. Болтанув пару фраз о здоровье, он перешел к своему делу.

— Мы сидели в первом вагоне, — был ответ. — Данила Григорьевич хотел пройти поискать знакомых, но народ раздвигаться не хотел.

Разъединившись, Децкий решил позвонить Виктору Петровичу и уже поднес к диску палец, как аппарат разразился длинным и громким звонком. «Павел», подумал Децкий и не ошибся.

— Юрочка, ты прости, — заплетающимся языком говорил приятель, — я грешен, выпил вот, знаешь, наш разговор взволновал… Боялся тебе отвечать, вдруг не поймешь, поймешь неправильно, превратно истолкуешь — мол, пьяница, но ты ведь поймешь?

При этих словах почудилось Децкому, что из трубки, как из самогонного аппарата, полез гнусный сивушный душок. Раздражение Децкого перешло в ненависть.

— Завтра поговорим! — рявкнул он и положил трубку.

"Нет, этот гад всех завалит, — с безысходностью подумал Децкий. Скотина! Алкоголик! То он с горя надуется, то с радости напьется. И сплавить его некуда, свинью слабодушную. Хоть убей!" Досада его не находила выхода и росла. Да что ж это, думал Децкий, невозможное можно сделать, все следы замести, документы выправить, концы в воду спрятать, полтора десятка людей сплотить для единодушного отпора, а одна такая гадина, червь подзаборный, выпьет пол-литра — и все усилия, все мечты, планы, благополучие, мужество и упорство многих людей обратит в ничто: выпьет на рубль двадцать, а выболтает на сорок тысяч. Все ему скучно, одно в радость — хмель да похмелье. Что ж с ним делать? Что, что, что?"

Внезапно, без видимой связи с тем, что думалось Децкому о Павле, из далеких глубин ума выплыла страшная из-за реальной своей точности мысль: соседка Валерия Леонтьевна умерла не своей смертью, как решил врач "скорой помощи", ее убил вор. Децкого прознобило от этой мысли, от вставшей перед глазами картины смерти. Они вернулись с дачи вечером в воскресенье — крышка гроба стояла на площадке у соседних дверей, и чуть позже зашел сын покойной старухи и рассказывал: мать вчера утром, по обычному своему правилу, вышла гулять, и они видели в окно, как она сидела на скамейке; потом ее не стало во дворе, и он решил выйти ей навстречу на лестницу, открыл дверь, а она лежит на площадке навзничь, сердце еще работало. Прибыл врач, спросил, сколько лет, чем болела, услыхал про семьдесят восемь лет и высокое давление и только вздохнул. Да и что тут сделаешь: упала, ударилась, кровоизлияние. Полчаса еще пожила — и все, нет Валерии Леонтьевны.

Но не так, не так было, прозревал сейчас Децкий, он ее в гроб свалил. В десять часов это произошло. Почему же именно в этот день и в это время закружилась ей голова и она упала, и тут, на площадке четвертого этажа. Почему не на третьем, не в девять или в одиннадцать, не в пятницу или воскресенье, а точно в те минуты, когда покидал квартиру вор. Нет, не бывает, думал Децкий, чудес такого точного совпадения, чтобы он выходил, а Валерия Леонтьевна в этот самый момент падала головой на плиты площадки. Это он ее саданул, испугался, что облик запомнит. Одуванчик перед ним стоял, вор махнул — пушинка жизни осыпалась.

"Убийца!" — осознал Децкий, и стало ему жутко. Нет, не свой, не свой, не из наших, заторопился думать Децкий, наши на жизнь ради денег не покушались, не разбойничали, никто так не мог. Но и было понятно, что каждый мог: не ради денег, ради них не рискнул бы на такой грех, но ради своей жизни, своей воли, своей полной безопасности. Жизнь за жизнь. Спасал свою — убил другую. Был вор, стал душегуб.

Угнетала эта мысль, и Децкий, отыскивая равновесие, сказал себе: "Ну, разыгралось воображение. Кто видел, кто знает. А вдруг случай. Что ж тут невозможного. Восемьдесят годков было Валерии Леонтьевне. Едва двигалась. Пиявки дома держали наготове всегда. Зверем надо быть, чтобы такую старушку ударить". Старательно убеждал себя Децкий, но в душе откладывалось и запоминалось: вор — зверюга безжалостная, настоящий волк, кровью обмылся…

Зазвонил телефон.

— Алло! — сказал Децкий и с отвращением узнал пьяный голос Паши.

Тот старательно, как иностранец, выговаривал слова:

— Не вешай трубку (тебя бы повесить, подумалось Децкому). Ты думаешь, я пьяный. Нет, Юра, я трезвый…

— Ну, если ты трезвый, — не скрывая злобы, сказал Децкий, — то ответь: в каком вагоне ты ехал 24 июня, кого из знакомых видел в поезде или на вокзале?

— Мне болела голова, — медленно отвечал Павел. — Я ехал, высунув голову в окно, и кого-то я не в поезде видел…

— Кого, кого? Где? — закричал в трубку Децкий.

— Сейчас! — пообещал Павел и замолк.

— Вспоминаю! — сказал он вскоре.

— Кажется, было что-то интересное, я даже удивился, — сообщил он еще через минуту.

— Что интересное? — изнывая, настаивал Децкий. — Не тяни ты кота за хвост…

— Ага, видишь, и я пригодился, — восторжествовал Павел. — А ты вешал трубку. Сейчас припомню…

И вновь Децкий тягостно ожидал, в мыслях ругая приятеля пьяной свиньей.

— Что-то вертится в голове, — сказал Павел после изрядного молчания, какая-то странная штука, сейчас нащупаю…

— Это шарики у тебя вертятся от водки, — взбешиваясь, объявил Децкий.

— У меня шарики не вертятся от водки, — возразил Павел, но Децкий не захотел более слушать пьяный вздор и разъединился.

Не внесли ясности и рассказы Виктора Петровича и Петра Петровича: один ехал в заднем вагоне, другой — в серединке, каждый особняком, объединились с компанией в Игнатово. Оба были с женами, и Данила Григорьевич был с женой, а Катька была с любовником. Но свидетельству жен, думал Децкий, грош цена, вранье для пользы семьи и мужа в грехи не идет. Вот сколько раз Ванда отвечала и по телефону и в лицо разным уважаемым людям, что он болен, а он в это время на даче рыбу ловил. И все верили, а если не верили, то делали вид, что верят, потому что — неоспоримо. Равно и тут: свидетелей нет — плети что хочешь. Говорится: ехали, а на самом деле поездом ехала жена, а муж мчался машиной. Но не составляло труда выгородить мужа и в электричке, если бы вдруг подошел кто-либо из своих и спросил, например: "А где Виктор Петрович?" — "А он пошел по вагонам вас искать!" Поди проверь в тесноте. И конечно же, ехал вор не на собственной машине: на своей обгонять поезд рискованно и где-то надо ее бросить на два дня. И попуткой едва ли вор мог воспользоваться: семейные попутчиков не берут, а служебные машины в субботу не ходят. Единственное, что оставалось вору, — нанять такси и проехаться с ветерком, не волнуясь о показаниях счетчика — чужими платить не жалко. Но если найти таксиста, подумал Децкий, гонявшего утром двадцать четвертого числа в Игнатово, и показать ему снимок, то загадка воровства получит разгадку. Сразу сложился план, как искать такого водителя. Исполнение его Децкий наметил на девять часов утра.