Владимир Рыбин - Убить перевертыша

"Господи, что это со мной? Зачем я все это говорю?" — порой мелькало в голове у Сергея. Точнее, не в голове, а где-то поверх нее, не затрагивая упрямого убеждения в крайней необходимости высказать милым, терпеливым слушателям все это, сто раз продуманное, выношенное, сокровенное.

— Вы куда сейчас едете? — Добрый господин вежливо прервал его разглагольствования.

— Вы думаете, я один это понимаю? — неостановимо несло Сергея. — Очень многие в России видят гибельность пути, на который толкают страну демагоги, путаники, эгоисты, враги рода человеческого…

Он вдруг осознал, что его именно несет. Прямо-таки какой-то словесный понос, нет сил удержаться, замолчать хоть на миг. Так бы все и выложил в подробностях о своих раздумьях, о тайном задании, даже об Эмке…

Об Эмке?! У него хватило сил сдержать себя. Рассказывать об Эмке даже и очень хорошим людям он никак не мог.

Но надо, надо, надо!.. Говорить нельзя и не говорить сил нет. Слова вылетали изо рта помимо его воли, едва поспевая за нетерпеливыми мыслями. И он усилием воли, доставившим почти физическую боль, переключил свое речевое извержение на тему, которую не единожды излагал друзьям и готов был излагать вновь.

— Историки укладывают нашу цивилизацию во временные рамки, обозначенные в Библии, — семь тысяч лет. Но история человека нашего типа началась сорок тысячелетий назад. Отчего же у историков такое пристрастие к библейским срокам? Не оттого ли, что они зомбированы Библией, а точнее, Ветхим Заветом, этим апологетом индивидуализма и рабства, а если социального равенства, то узко национального, то есть национал-социализма…

— Еще раз извините, — услышал он голос доброй фрау, прозвучавший глухо, как сквозь вату. — Расскажите, пожалуйста о вашей России, о себе, о том, что вас привело в Германию…

— Я и говорю о России, о ее исторической миссии спасти для человечества самое главное достояние цивилизации — коллективизм…

"Говори, говори! — бился в голове приказ, идущий откуда-то из глубин подсознания. Будто в голове сидел кто-то и подсказывал. — Не давай им спрашивать, задавать вопросы".

— Пчела, даже имеющая вдоволь корма, погибает вне роя. Потому что рой — это не простое скопление одиночек, а единый живой организм. И человек вне общины обречен. Эта истина оплачена бесчисленными жертвами тысяч и тысяч поколений. Общинный строй далекого дорабовладельческого прошлого, который зомбированные историки презрительно именуют первобытным, для рода гомо сапиенсов был и остается единственно возможным… Но любой организм не гарантирован от болезней. Для человечества наиболее опасной оказалась наследственная болезнь индивидуализма, породившая раковую опухоль рабство. Вот уже много веков общинное человечество борется с этой болезнью, но рецидивы ее проявляются вновь и вновь под видом разных социально-экономических форм — рабовладельческого строя, феодального, капиталистического. Социализм — не исключение из этого ряда. Во всяком случае, та его форма, какая была навязана России…

У каждой болезни свои носители. У болезни неандертальства — это идеологии, оправдывающие неравенство, богоизбранность, насилие.

Разгром советской империи преследовал цели деколлективизации и денационализации. Но воинствующий индивидуализм в России не пройдет. Русский народ, может быть, больше, чем какой-либо другой, обладает иммунитетом против "болезни неандертальства"…

Да, мировая цивилизация — в жесточайшем кризисе. О нем предупреждал еще великий провидец Нострадамус. Но тот же Нострадамус писал о спасительной миссии России в ХХI веке…

— Что с вами, очнитесь!..

Кто-то тряс его за плечо. Голос знакомый, но другой, не тех добрых попутчиков, для которых он с таким нетерпением говорил все это.

— Нет, нет, это только для вас, — говорил Сергей. То ли говорил, то ли думал. — Не следует всем демонстрировать сокровища своих знаний и чувств… Нужны не слова, а дела. Чтобы погасить эпидемию чумы, надо отстреливать крыс. Заразу не ликвидировать елеем молитв, а только ядовитой карболкой. Твое знание должно служить тебе, а не твоему врагу. Не спеши оповещать всех подряд, что ты понял на самом деле. Оглядись и трижды подумай, подумай и трижды оглядись. Самое сильное оружие используй в самый нужный момент. Оно лишь тогда эффективно, когда враг о нем не знает…

— Ясное дело, — опять услышал он знакомый голос. — Зачем же всем знать?

— Что-то я не то говорю? — наконец опомнился Сергей.

— Это уж точно. Не то, что надо.

Теперь он разглядел, что перед ним не добрая фрау, не сердитый, но столь же добрый господин, а тот самый рыжебородый игрок, с которым познакомился в Гамбурге.

— Ты… как тут оказался?

— Еду вот. Думаю, что мы с вами все же сговоримся и сделаем неплохой бизнес. Я буду ходить, присматривать пузатенькие игровые автоматы, а потом вы…

— Что "мы"?! — Нервы были, как струны. И еще было ощущение переполненности. Казалось, если не выскажется до конца, то лопнет. Но сейчас у него уже хватало сил сдерживать себя. — Что это со мной?

— Опоили. Есть такой наркотик, я слышал.

— Зачем?

— Ясно зачем. Хотели узнать про ваши секреты.

— Про какие секреты?

— Игровые. Вы же вон как — р-раз, и полный карман монет.

Сергей засмеялся и сморщился от резкого приступа головной боли. Дурман проходил не без последствий.

За окном вагона горбились зеленые холмы и меж ними просматривалась панорама большого города.

— Где это мы?

— Подъезжаем к Штутгарту.

— Мне же сходить! — вскинулся Сергей.

— Так как насчет работы вдвоем?

— Да нет у меня никаких секретов.

— Как же нет, когда я сам видел. Да и эти зачем-то вас охмуряли.

— Куда они делись? — спохватился он.

— Сошли еще в Мангейме. Довольные. Я подумал, что выпотрошили вас. Сел послушать, а вы все про какие-то болезни… Так как насчет вместе? Одного вас быстро засекут. Игорная мафия — штука серьезная. Подумайте.

— Подумаю.

— Я буду ждать вас на вокзале у игровых автоматов. Каждый вечер. Вечером они сытенькие…

Рыжебородый парень шел следом до самого выхода из вокзала и отстал, только когда Сергей затерялся в толпе у спуска на станцию подземного трамвая.

Ночь была безлунная, звездная. Неподвижная поверхность воды безупречно отражала небо, и если бы не отблески, падающие из окон второго этажа, то было бы полное впечатление, что вокруг — открытый космос.

— Погасить свет? — спросил секретарь, удивительнейшим образом угадывающий желания.

Инспектор посмотрел в темноту за колоннами, откуда послышался голос, и покачал головой.

Дом этот стоял на скалистом островке посреди Боденского озера. "Дом отдыха", — называл его Инспектор. Таковым он и был на самом деле. Помещение для встреч и всяких совещаний находилось на берегу. Днем его хорошо было видно даже без бинокля, сейчас же дальние береговые огни терялись среди звезд.