Елена Арсеньева - Клеймо красоты

– От ваших взрывов уже давно у всех звенит! – не осталась в долгу языкастая, и Ирина вдруг увидела, как она, спрятав левую руку за спину, сделала нетерпеливый жест, как если бы поднимала что-то.

Ага, это Маришка ей сигналит. Ирина тяжело оперлась о землю руками и начала с усилием поднимать непослушное тело.

Чьи-то руки сильно обхватили за талию, потянули вверх, помогли утвердиться на ногах.

– Ирка, ты что, с ума сошла? – прошептал кто-то потрясенно.

Обернулась и какое-то время слепо вглядывалась в говорившего, не узнавая, пока не выплыло из радужного марева, застилавшего взор, ошарашенное, распаренное лицо Витали.

– С ума сошла?! Да ты знаешь, кто… ты могла бы любого выбрать, а ты…

– Что – я? – жестко сощурилась было Ирина, однако нервы у нее сейчас были словно изъеденные молью нитки. Жесткости хватило ненадолго. Глаза заплыли слезами, губы запрыгали: – Виталя, я не виновата! Я сама не знала, но как-то так само получилось.

– А зачем же ты мне голову морочила? И Пашке? – обиженно протянул Виталя. – Он, между прочим, к тебе чуть ли не присвататься намеревался, сам мне говорил!

– Уж не за это ли ты его в лесу одного оставил? – раздался едкий, что соляная кислота, Маришкин голосок, и Виталя, съежившись, как-то опавши весь, словно большой резиновый пупс, из которого выпустили воздух, попятился, отводя глаза. – Вот и иди, иди, нечего тут не в свое дело!.. – повелительно махнула Маришка рукой.

– Зачем ты на него так? – слабо возмутилась Ирина. – Не верю я, что он мог бросить Павла.

– Вскрытие покажет, – беззаботно сверкнула улыбкой Маришка. – В смысле, я хочу сказать, поживем – увидим. А ты, милашка, значит…

– Что? – вскинула на нее безнадежный взгляд Ирина.

– Ничего. Бегаешь, говорю, ты быстро, не угонишься за тобой. Откуда что взялось?!

– Не знаю, – как и давеча Витале, честно ответила Ирина. – Сама не знаю…

Она понимала, что безобразно выдала себя, но неожиданный взрыв чувств был настолько силен, что не оставил ни сил, ни времени возводить оборонительные сооружения. Бесполезно было таиться – и прежде всего от самой себя. «Провокатор, – печально усмехнулась она, исподтишка поглядывая на Сергея, который демонстрировал восхищенной бабе Ксене, как зажигалка превращается в элегантный пистолет и, наоборот, смертоносное оружие становится предметом роскоши. – Он меня спровоцировал, вот и все. А иначе бы я никогда, ни за что…»

Она с сомнением покачала головой. Так или иначе, рано или поздно все равно это проявилось бы. Потому что невозможно ведь утаить такое – тем более если это обрушивается на тебя впервые в жизни и у тебя нет никакого опыта, никакого навыка демонстрировать равнодушие человеку, в которого ты влюбилась, можно сказать, с первого взгляда. Или со второго? Или с того, например, когда он вышел навстречу вооруженным бандитам, небрежно отмахивая волосы со лба, с этой легонькой улыбочкой…

Стоп!

Какая-то картина вспыхнула перед мысленным взором Ирины и растаяла, будто весенний ледок, под жарким шепотком Маришки:

– Ну ладно, ладно, не тушуйся. Сережка – парень с ума сойти. Тут любая рухнет. А я-то всерьез думала, будто ты за Петром увиваешься.

– А я думала, ты за Сергеем, – слабо усмехнулась Ирина – вдруг ее осенило, и она даже ахнула: – Это ты за Петром увиваешься! Ты – за Петром! Да?

Маришка опасливо покосилась через плечо, но мужчины уже перешли из области чувственной и высокодуховной в область сугубо практическую: Петр придирчиво оглядывал старую лейку, снятую с какой-то завалинки, а Сергей и Виталя почтительно следили за каждым его движением.

– Есть такое дело, – стыдливо призналась вышнеосьмаковская Брунгильда. – Уже семь лет…

– Что?! Семь лет? И вы до сих пор не можете объясниться?! – всплеснула руками Ирина.

– Тише ты! – шикнула на нее Маришка, но тут же виновато улыбнулась: – Да нет, объясниться мы всего полгода не можем. Я имею в виду, мы семь лет женаты!

Ирина молча уставилась на нее.

– Погоди, – вымолвила беспомощно. – Так это, значит, ты – «шалава, которая не приведи господь…» и все такое? Ты «доброго мужика заела»? Ты «льва злого злее»?

Маришка бешено сверкнула глазами:

– Да ну ее, это не бабка, а предатель Родины Пеньковский. Вечно была без ума от Петьки. А ведь это еще как посмотреть, кто из нас прав, а кто виноват!

– Он что, изменял тебе? – участливо спросила Ирина, на миг забыв о себе и всецело проникаясь чужими страданиями, возможно, даже упиваясь ими. Ведь чужая боль – это пластырь на наши раны, как сказано мудрым. И здорово сказано!

Маришка понурилась:

– Не знаю, если честно. Все-таки мы столько не виделись, да и в старое время расставались чуть ли не через неделю. Понимаешь, пожарные службы лесоохраны существуют только у нас, и в Канаде, и, если не ошибаюсь, в Китае. Ну и в Штатах, наверное. А вот если загорится лес в горах, скажем, Афганистана – тут вызывают на подмогу наших. Петька и Никола, братишка мой, они из командировок не вылезают. Разве уследишь? Здесь, дома, я вроде ничего такого за ним не замечала, но воображение ведь работает. И, что характерно, сам он ревнивый, как зверь, Петька-то! Я работаю в… ну, в одной фирме, причем у нас мужиков полно, и все как на подбор, вроде Сереги, а мой законный меня заколебал: уходи да уходи оттуда, устройся на телефонную станцию, что ли. Интересное кино! – возмущенно подбоченилась Маришка. – Сам мотается по белу свету, а меня в монастырь?

– Да еще монастыря такого не построено, чтобы тебя удержать, – вздохнул кто-то рядом, и увлекшиеся девушки увидели рядом с собой бабу Ксеню, которая, судя по всему, не пропустила ни слова из их интересной беседы. – Ты любую крепостную стену по кирпичику размечешь, как свою семью разметала. Вот и грызи теперь локти.

– Да я лучше горло перегрызу той, которая к Петру клеиться начнет, – обнадежила Маришка, и вновь в ее взгляде, обращенном к Ирине, вспыхнули опасные зеленые огонечки. – Слушай, девонька, а не морочишь ли ты мне головушку? Если тебе Петька и на дух не нужен, с какой радости пустила его в свою постель? Ну ладно, в сеннице, я допускаю, вы случайно сошлись, а в моей светелке?!

– В твоей! – воздела руки баба Ксеня. – Матушка, Пресвятая Богородица, заступница, вразуми ты эту дуру дурацкую! В твоей, сама ж говоришь! И в постель он залез не в чью-то, а в твою! Ну откуда было Петьке знать, бедолаге, что я туда Иринку отправлю спать?! Он-то думал, там по старой памяти ты ночуешь, а уж дорожка в твою светелку у него давно была проторена, еще с той поры, как вы женихались! Я когда проснулась да поняла, что там у вас деется, думала, помру со смеху. Слова сказать не могла!

Ирина вспомнила задыхающееся кудахтанье бабы Ксени в ту достопамятную ночь – и устало покачала головой. Ах ты старая интриганка! Сватья баба Бабариха. Ну что ж, зато теперь Ирина будет знать, как умирают со смеху!