Елена Арсеньева - Последняя женская глупость

И они поехали в Нижний. Бронникову позволили взять с милицейской стоянки его «БМВ», уже порядком занесенный снегом. Охранники даже помогли его разогреть, потому что машина попала на стоянку еще до морозов, масло застыло. А потом Бронников сел за руль, Бергер – рядом, и они отправились в путь.

Оба молчали. Бергер молчал не потому, что не о чем было говорить или вопросов больше не было. Нет: его покоробила откровенная радость Бронникова от встречи с машиной – по всему чувствовалось, любимой. А впрочем, имел ли он право осуждать человека, который провел почти пять суток в КПЗ, прямо скажем, не отличающейся повышенной комфортностью, а сейчас вдруг получил возможность поехать домой? Неужели кто-то на месте Бронникова не наслаждался бы свободой? Сейчас он может думать только о себе. Это психологически понятно. Наверное, к нему еще вернутся горестные мысли об убитой…

– Кстати, – сказал Бронников, – кстати, о моем «вальтере». Очень может быть, что в мою квартиру никто посторонний не лез. Вы ведь мне не раз говорили, что на нем не обнаружено отпечатков пальцев «третьего лица». И смазанных пальчиков нет. Знаете, почему? Возможно, «вальтер» увезла сама Римма. А убийца наткнулся на него там. И с ходу сообразил, как устроить так, чтобы подозрение пало на меня.

– А зачем бы ей увозить с собой пистолет? – повернулся к нему Бергер, пораженный не столько этим предположением, сколько неожиданным поворотом мыслей Бронникова. Только что сидел, весь разомлевший, в этом своем «БМВ», чуть ли не гладил его, как любимую женщину, а оказывается…

– Вопрос, конечно, интересный. Если бы я знал! Можно только предполагать. Например, неуверенно чувствовала себя одна в деревне. Ночью там, правда, страшновато – глухомань лесная, мало ли кто бродит по лесу и решит заглянуть в окраинный домик, где живет одинокая красавица… А вообще-то я ведь уже говорил вам – она любила оружие. Мне приходилось видеть женщин, которые, перебирая брюлики, испытывают от этого почти чувственное наслаждение. Римма в какой-то девчачий восторг приходила, когда брала в руки «вальтер». Я когда-то хотел купить ей такую игрушечку, даже предлагал добыть разрешение на ношение оружия, но она с сожалением сказала, что, во-первых, когда-нибудь не удержится от искушения пустить его в ход без всякой надобности, а во-вторых, наличие оружия защиты у какого-то человека само собой, спонтанно, может спровоцировать нападение на него. Для меня это слишком сложно, но… может быть, вы понимаете?

– Отчасти, – неуверенно сказал Бергер. – То есть получается, она взяла «вальтер» на всякий случай, а это против нее же и обернулось?

– Что-то в этом роде. Но элемента случайности я в этой истории не вижу никакого. Разве что в том, что убийца сообразил, как спутать следы и запачкать другого человека. А само по себе убийство было тщательно обдумано, время выбрано правильно, и вообще… Думаю, теперь, когда вы от меня отвязались и станете на ситуацию шире смотреть, вы рано или поздно выйдете на этого типа. И припрете-таки его к стенке. Надеюсь, ему не удастся отвести вам глаза и выйти сухим из воды.

Голос его задрожал, руки тоже. «БМВ» вильнул было в сторону, но тотчас выровнялся.

– Погодите, – нахмурился Бергер. – Вы на кого намекаете?

– Да я не намекаю. Я говорю о совершенно конкретном человеке. И не делайте вид, что вы его не знаете, его поганое имя уже всплывало во время наших разговоров. Забыли? Ну так я напомню. Это Никита Дымов. Художник. Красавчик такой, знаете, при виде которого чувствительные дамочки, вроде Риммы, ощущают сухость во рту и предательскую влажность в интимном местечке. Или вы станете меня уверять, будто у него не было причин убить Римму?

– У меня после разговора с ним создалось такое впечатление, что не было.

– А у меня были какие причины, по-вашему? Конечно, теперь дело прошлое, но, знаете, меня по-прежнему гложет любопытство: мне-то за каким чертом надо было убивать женщину, которую я много лет любил и на которой мечтал жениться? Так, на минуточку, откройте мне глаза на побудительные причины моего совершенно кретинского поступка!

Говорил Бронников вроде бы с легкой усмешкой, однако стрелка на спидометре медленно переползла за 100, потом за 120 километров…

– Мне кажется, я видел ограничитель скорости на подъезде к населенному пункту, – чрезвычайно вежливо произнес Бергер.

Бронников расслабился и, видимо, ослабил давление на педаль. Спидометр и Бергер вздохнули с равным облегчением: один тайно, другой – явно.

– Так как насчет причин? – опять начал Бронников, как только проехали Киселиху.

Бергер молчал, старательно делая вид, что дремлет. Он понимал законное любопытство Бронникова, и интересы следствия требовали продолжения разговора, однако… ну бывают люди, которые терпеть не могут превышения скорости! Можно, конечно, удивиться: какой же русский не любит быстрой езды? Так ведь это – русский. А он, Бергер, наполовину немец. Какие в таком случае могут быть к нему претензии?

– Спорим, я знаю, что вы скажете? – не унимался Бронников. – Ревность, состояние аффекта и все такое. Согласен – у меня были поводы для ревности, бессмысленно отрицать, хоть я и пытался поначалу. Но ведь они были не только у меня. Они были и у Никиты Дымова. Причем те же самые – ревность!

– Вы полагаете, он мог ревновать к вам?

– Ко мне? Чепуха какая. Стоило ему только пожелать, и Римма бросила бы меня в одну минуту. Я это прекрасно понимал, я на стенку лез, видя, как она у меня из рук уходит, вытекает, будто вода. Она – из моих рук! Вы не знаете, чем мы были друг для друга, пока не появился этот мальчишка, который ей душу выжег! Именно любовь к нему, вернее, не любовь, а какое-то безумное, неодолимое влечение изменило ее. Она была только моя, она мне принадлежала душой и телом, она была чиста, как алмаз, а из-за этого поганца стала настоящей блядью!

Бергера прижало к спинке сиденья. Стрелка опять поползла по спидометру, но он тупо поглядел на нее и как бы даже не заметил. Это не сила скорости – это догадка пригвоздила его к месту и заставила на мгновение онеметь.

– Ого! – сказал он наконец. – Так вот, значит, кто отправил Никите эти фотографии!

«БМВ» затормозил так резко, что Бергер непременно стукнулся бы о лобовое стекло, если бы не ремень. Бронников ударился грудью о руль и застонал:

– Черт! Идиот! Извините, это не вам. Это я себе. Ох… больно. – Он угрюмо потер грудь. – А откуда вам известно про фотографии?

– Мне их показал Дымов.

– Да ну? Сам показал?! Хитер, сволочь. Козыри из рукава вынул: я, мол, чист, аки ангел! Вы что, не понимаете, он сделал это, чтобы все подозрения от себя отвести? Боялся, что фотки так или иначе на свет вылезут. Не сомневался: тот, кто их ему послал, рано или поздно признается, что сделал это и зачем сделал.